– Можешь тут переночевать.
– Спасибо, не надо. – Керак развернулся и зашагал прочь, на окраину, где змеилась речка, стекающая с лиловых гор. – Я пойду туда, где дышится.
Юпитерианец не пошел за ним, а только проворчал:
– Если ты не будешь являться раз в день с докладом, Совет тебя посадит в темницу. Жду тебя завтра, марсианин!
– Если я тебе понадоблюсь, иди вдоль реки… – Голос Керака пропал, как птица, улетающая в сгущающиеся сумерки.
Он быстро шагал, сжав челюсти. В его душе поселилось страдание. Резкое освещение обжигало глаза. Музыка Юпитера скрежетала, без умолку обрушиваясь на город с аудиовышек. И лишь раз до его слуха едва долетело женское хихиканье.
Когда он дошел до тихой речки, солнце уже садилось. Он встал на колени там, где плескалась вода, и начал молиться звездам, чтобы с помощью какого-нибудь замысла положить всему этому конец.
Вода была холодной, как некогда кровь марсианского рода-племени, который пошел на самоубийство, лишь бы не покориться нашествию колонистов, хлынувших с Юпитера. Керак думал о первопроходцах, о своей убитой семье, об оскверненной земле. Он стал молиться еще истовее.
– Кам, даруй мне силу, – просил он. – Кам, даруй мне силу.
Когда город остался лежать распростертым у него за спиной, он зашагал упругой, пружинистой походкой. Он почувствовал прилив приятного возбуждения. С губ слетела песня. Он поднял серебряную флейту и стал наигрывать свою песнь холмам. Они ее тихонько подхватили.
Взошли звезды. Рядом речка зажурчала песенку, перекатываясь по гальке. Внезапно время перестало быть препятствием. Время повернуло вспять. Двадцать лет унеслись, как мглистая пелена. Снова воцарился мир. Не было завоевания, остались лишь красота и эта ночь.
Он обернулся, чтобы взглянуть на юпитерианский город и его огни – монстр с миллионом глаз, уродующий равнину. Мелодию, слетающую с его уст, заглушила другая музыка – из городских аудиовышек, такая громкая, что восточный ветер подхватил и перенес ее на холмы.
Керак еле сдержался, чтобы не выругаться, и прибавил шагу. Дикая музыка преследовала его по пятам. Неужели от них негде укрыться?
Ветер подул в другую сторону. Музыка Юпитера канула в безмолвие. Он вздохнул с облегчением. Так долго продолжаться не может, думал он. Он прибыл на родину умирать. Он уже в летах. Юпитерианские ученые прекратили изучать его физически и психологически и отправили на родную мертвую планету, прекрасно осознавая, что в одиночку он не причинит им вреда. Он – последний представитель Золотого племени.
А как же обитатели марсианских гор, неисчислимые полчища студнеобразных, гортанноголосых существ, населяющих пещеры Марса, даже имени которых нельзя произносить? Неужели их тоже безжалостно изничтожили, как Золотое племя?
Отродья Мрака не пошли на самоубийство. Это все, что было известно Кераку. К тому же потребовалось бы много времени, чтобы выкурить их из миллионов пещер. У него забрезжила слабая искорка надежды.
На тускло освещенном пространстве пустыни лежал безжизненный, обезлюдевший марсианский город Кам. Обветшалые шпили Кама возвышались в разряженном воздухе. Уходили вдаль симметрично прочерченные аллеи, парки распускались, словно хвосты-плюмажи величественных, навечно умолкших птиц, которым не суждено ни ожить, ни взлететь.
В недалеком прошлом этот город дышал, давая жизнь миллионам марсиан, пеленал, растил, одаривал богатством, счастьем, унаследованным от неисчислимых веков идиллического существования.
Керак погладил флейту, которая скрашивала ему долгие годы изгнанья на Юпитере.
У него был отсутствующий взгляд. Большая стая взлетела из мертвого города Кам и затмила собою звезды – вереница парящих белых птиц с пронзительным пением в тысячу глоток, которое повторялось снова и снова, непрерывно, затухая, затихая, замирая, пока частицы блуждающего эха не сыграли мягкие финальные ноты.
Они улетели прочь над юпитерианскими улицами из синтетики, за горизонт, из-за которого через несколько часов взойдет солнце.
Затем слух Керака уловил клокочущее рычание. Оно началось еще тогда, когда большие птицы города Кам взмыли ввысь со скорбным пением, и достигло пика, когда они скрылись в далеких землях. Теперь же рык стал не так слышен, но Керак успел догадаться, откуда он взялся.