Вскоре он заметил, что его преследует полицейская машина.
– Итак, – сказал судья. – Это весьма тяжкое деяние, Саммерс: разгуливать по Главной улице и колошматить людей среди бела дня.
Вальдо взглянул на судью и затряс головой:
– Как вы предлагаете мне поступать, ваша честь: дожидаться ночи и поколачивать их в темных переулках?
Судья сдавил пальцами судейский молоток, словно раздумывая, не метнуть ли его в Саммерса. Его брови взметнулись, глаза вытаращились, а зубы чуть было не оскалились.
– Шестьдесят суток! – сердито рявкнул судья. – Зло должно быть наказано, Саммерс!
Не успел судья произнести эти слова, как Вальдо набросился на него, размахивая кулаками.
Вальдо только тогда перестал буянить с пеной у рта, когда за его спиной бесцеремонно захлопнули дверь тюремной камеры. Затем он сел и сердито уставился в пол.
Пришел психолог, длинный, как жердь, седой, как лунь, и такой же мрачный.
– Саммерс, – сказал он. – Кажется, вы страдаете очень опасной фобией. Очевидно, у вас сильная неприязнь к штампам и клишированным выражениям. Можете объяснить почему?
Вальдо задумался на минуту.
– Видите ли, – начал он медленно. – Я много слушал радио и глотал дешевенькие журнальчики. Однажды вечером я читал журнал «Вестерн» и слушал, как диктор что-то рекламирует, как вдруг – щелк! Что-то во мне переключилось. В рассказе, который я читал, ночь была черна как смоль, у героя – стальные мускулы, а глаза у Джейн – словно звезды. А диктор по радио продавал нечто хрустящее и хрупкое, свежее и аппетитное, быстрого приготовления и призывал требовать это самое у бакалейщика немедленно! Желудок у меня так и скрутился кренделем. И надо же было так случиться, что в этот самый миг вошел мой дядюшка и говорит:
– Дождь льет как из ведра!
Я схватил пепельницу и как запустил ее дядюшке в голову!
– Гммм! – Психолог раскладывал по полочкам Саммерса сквозь толстые линзы очков. – Как бы вы поступили, Саммерс, если бы я прямо сейчас засыпал вас кучей штампов?
– Не советую, – предупредил Вальдо. – Могу и стукнуть.
– Попробуем, кто кого?
– А я смогу?
– Я знаю, что сможете. Теперь садитесь, и я зачитаю несколько приготовленных мною клише.
Доктор устроился на кровати и достал внушительный лист бумаги с накарябанными иероглифами.
– Красный, как свекла.
Вальдо исторг горловое рычание.
– Страшный, как смертный грех, – продолжал доктор.
Вальдо сжал кулаки.
– Жара, как в аду.
– Хватит, – сказал Вальдо, ударив доктора по голове, но не сильно.
– Будьте сговорчивее, пожалуйста, – попросил специалист, потирая ушибленный лоб.
Он отодвинулся на несколько футов по кровати, откашливаясь.
– На чем мы остановились? – спросил он, шаря глазами по списку.
– Вам было жарко, как в аду, – подсказал Вальдо.
– Да. Итак, холодный, как лед. Губки, как лепесточки. Красота, как на картинке. Теплый, как печь. Глаза, подобные прозрачным озерцам лунного света… – Он сделал паузу, ожидая, пока Вальдо выпустит пар. Занятие продолжалось десять минут, и когда добрый доктор покидал камеру, то насчитал на своей «анатомии» с десяток синяков.
Доктор возвращался каждый день. Занятия продвигались с нарастающим накалом страстей и своеобразием событий. Иногда Вальдо гонялся за доктором по камере, а иногда доктор в порыве ярости гонялся за Вальдо.
На тридцатый день, прибегнув к джиу-джитсу, доктор смог произнести три полных клишированных выражения, не подвергая свой моральный дух и организм физическому воздействию от Саммерса.
На сороковой день доктору разрешили вывести Вальдо из камеры, и они на пару носились по коридорам, при этом Вальдо размахивал кулачищами, а доктор бежал, немного опережая своего подопечного, во все горло выкрикивая клише.
Если Вальдо догонял доктора, занятия внезапно приостанавливались на неопределенный срок.
Не приходится говорить, что теперь психолог пробегал стометровку с завидным результатом.
А Вальдо стал успокаиваться.
На шестидесятый день Вальдо выпустили на свободу.
– Самочувствие отличное, – сказал он. И действительно, он пребывал в отменной форме.
Вальдо вернулся домой к жене и детям, радио и журналам и за всю оставшуюся жизнь ни разу даже пальцем не тронул ни одного любителя штампов и клише.
Но мы вынуждены с превеликим сожалением доложить вам, что на прошлой неделе, когда доктор стоял на углу Главной и Четвертой улиц, кто-то подошел, хлопнул его по спине и как сказанул:
– Как делишки? Как детишки? Не болит ли голова?
Пистолетные выстрелы, грохнувшие в ответ, слышала вся округа аж до самой Седьмой улицы.