Лев рванул зубами вверх.
Ключица вышла из обозначенных природой пазов. Рваные мышцы поливали кровью, а спущенная кожа, свисающая со спины, напоминала плащ. Сириуса полоскало красным изо рта. На землю валились мотки собственных кишок. Но он продолжал дышать, меч выпал из скользких рук куда-то далеко вниз, не было сил подниматься за ним, и он бил кулаком вставшего на дыбы зверя в бок. Бил справа своим кулаком.
Ведь тот, кто умеет бить справа, владеет половиной мира.
Лев как будто знал, что ему было нужно. Вцепился зубами в пехотный шлем. Тряс его как детскую игрушку. Хрустнуло. Потоки едкой слюны из пасти заливали глаза, он перестал что-либо видеть, только чувствовал мощь бившегося рядом сердца в груди врага…
Гремели барабаны, пели лютни. Визжал нотой древний луктук.
Северные орки использовали для управления гигантской ордой музыку. Да, животные не знающие ни права, ни лева, ни жалости, ни страхов, в атаке слушали приказы командира посредством сложно устроенного звериного оркестра. Темп игры определял скорость передвижения, каждый инструмент свой определенный род войск. Многие стратеги Тулурка пытались разгадать науку той музыки, чтобы понять, чего ждать от орочьей орды, но поняли лишь основы. И не даром. Орки, свирепые животные, не основывались на логике или правилах, их чуткое природное ухо слушало и понимало инстинктивно, как понимало оно еще на заре времен: бьет гром — берегись молнии, слышишь крик дикого зверя — окружай, наступай и бей всей толпой, вой полярной стаи — беги, пригнись, прячься, отступи…
Барабаны били с той частотой, какой бьет ливень в подоконник, трубачи трубили громче песчаного слона, надрывался чугунный скрипус. Какофония вроде бы, но нет — мелодия. Общая, отчаянная последняя атака — вот что тогда играли орочьи музыканты.
Шаманы катили по земле огненные шары, да так что развеялась ночная тьма. Били молнии, ревели воздушные плети. О как сильна была северная магия! И не видно было звезд от выпущенных туч костяных дротиков, и их старших братьев — катапультных камней.
Орки, гоблины, огры, тролли, пещерные львы, — атаковали все. И было ясно: кто отступит — потеряет всё.
В ответ им били королевские бомбарды, стальные чудища, выкованные в горных подземельях. Спасайся, копай себе яму и лежи, закрыв уши, когда их пятитонный снаряд вырывается из жерла. Все канониры как один глухие.
Ядро, падая на землю, отскакивает от него и летит дальше, и снова падает и подпрыгивает, как детский мячик, пропахивает просеки в лесной полосе, или во вражеской армии.
Огненные палки, что в руках у гномов, наполняются смесью древесного пороха и черным маслом, обжигающая лава вырывается из ствола на длину пяти шагов.
И классическая тяжелая кавалерия. Гордость Тулурка. Ужас для орков, не знающих ни конной езды, ни закаленной брони.
И легион пехоты. Его Оциуса Сириуса легион.
Артиллерийское ядро ударило совсем близко, разорвав пополам огромного тролля, управляемого магией шаманов. Кишки, желудок, обломки костей повалились на них сверху, грозя завалить их своей массой. Рядом шлепнулась дубина, вызвав дрожь земли. Но их это мало волновало.
Гремели барабаны, пели лютни…
Вонь из пасти льва одуряла. Он сжал свои зубы сильнее. Оциус напоминал неудачливого циркача, выполняющего смертельно опасный трюк. Что-то хрустнуло уже в голове. И пропали звуки.
И пропало зрение.
Пропало даже обоняние.
Только лишь боль и вибрация под его правой рукой. Это стучало сердце Льва.
И на плече, прямо как в менестрельских легендах, он почувствовал чью-то холодную костистую длань.
…визжал нотой древний луктук…
Колонны орков раздвинулись в ритм так четко и спокойно, как никогда не сможет человеческие легионы. На втором ударе барабана, в малую четверть грозной ноты, меж ними покатились огненные шары. Фортиссимо! Ряды сдвигаются и снова идут вперед. Передние ряды давит ядрами. Орки грудью встречают кавалерию. Квинта. Терция. Кавалеристы выпадывают из седел. Чуть позади гоблины выкидывают вперед тяжелые дроты…
На другом конце поля, пещерный лев сжимает зубы.
Оциус Сириус уже не боялся. Так все и должно закончиться. Это смерть, что приходит однажды к любому воину.
…и надрывается чугунный скрипус…
«Любому, Но не к нему!» — вдруг закричал мысленно Сириус, потеряв спокойное равнодушие, оскалившись как зверь, — «Твою мать, боже, я не должен быть здесь! Ведь я не воин! Здесь я по ошибке!».
Яркий свет залил глаза. Выжег тонкую оболочку кожи в два счета.
И кто-то сказал ему, обдав оголенное мясо льдом и холодом. Сказал просто и буднично. Как будто продавал ему на улице Гибурга горячую сосиску:
— Эй, воин по ошибке, ты хочешь жить?
— Даааа… — ожесточенно хрипел он, не слыша своего ответа. Ведь он оглох, когда мозги его раздавленные попробовал на вкус пещерный лев. — Даааа…
Он не слышал, но этот дикий вопль мертвого человека перекричал даже артиллерийский огонь, перекричал грохот взрывающихся огненных шаров орочьих шаманов, перебил и заглушил животный стон умирающего сверху тролля. Он разнесся по огромному травяному полю, и эхо его затихло, лишь достигнув Астры, где висят только прибитые к темному полотну звезды. Самим творцом прибитые могучим кузнечным молотом, как верили гномы.
Мгновенно ставшие железными пальцы Сириуса Оциуса проникли под ребра пещерного льва, будто разорвав хлипкую бумагу. Сириус почуял страх огромного зверя. Сдавил гномьими тисками трепыхающееся сердце, превращая плоть в деформированную мякоть, и выпил его жизнь. Залпом, как пьют крепкое вино. Блаженно вздохнул. И повалился без сил на окровавленную землю.
А дух пещерного льва отправился к тому, кого называли вечно голодным хозяином. И Оциус теперь один из его рабов. Слуга-Повар.
…артиллерия выстрелила картечью, сотни орков полегли в один миг. Разорванный, раздавленный фарш. Протяжно завыли губусы. Это вой полярной стаи. Беги, прячься, пригнись, отступи…
Оциусу оторвало зубами льва макушку головы вместе со шлемом. Медики Тулурка называли это чудом. Они зашили ему брюхо, положив кишки обратно, а на месте отсутствующих костей красуются стальные пластины с клеймом Механического Гибурга. Но Оциус прекрасно понимал, кому он на самом деле обязан жизнью.
Война закончилась, но ненасытного хозяина нужно было кормить. И он кормил его, согласно заключенному контракту. Пока следователи Гибурга не расставили ловушку и не поймали самого жуткого убийцу на все человеческие времена.
Обдумав немного, судьи не стали приводить все три смертных приговора в действие. Это не соответствовало норме пюпитра, и вовсе как-то не рационально. Он был в своем роде легендой. Когда Сириус выходит на сцену, трибуны взрываются яростным ревом, а бросаемые вниз камни напоминают град.
Но они просчитались. Не было равных Сириусу. Слишком велика была сила, данная ему непонятно кем.
И сейчас, он распихал соратников своих, радостно бежал по перрону к двум десяткам стражников, ощетинившим копья.
Вырвал кому-то гортань голой рукой, задорно смеясь. Поломал ребра второму, и вытащил наружу кусок мяса. Увернулся в секунду от десяти ударов копий, нечеловечески изогнувшись в прыжке. Слева заработала дубина огра, справа топор Ро-Гхрака. «Куда вы лезете?!». Подскочили гномы. «Не мешайте!». Оциус рванул зубами лицо третьего, четвертого, пятого, десятого, итак пока пища для Хозяина не закончилась.
Даже Орк Ро-Гхрак, что нанизывал человеческих детей на копья, и ломал на половинки людей, со страхом смотрел на него.
Знал бы он, что Оциус Сириус тот, кого на войне прозвали дьявольским львом, то он бы наверно кинулся сию же фазу на него с топором. Ведь Оциус Сириус подначивал легионы разжигать костры и жечь северных орков живьем, весело отплясывая. Это он спустился в пещеру под вершиной горы Ро-Гхорл и забил на смерть голыми руками прятавшихся там орочьих детей и женщин. Оциус Сириус, бесстрашный дьявольский лев.
Пожалуй, он видел лишь одного воина, кто внушал ему трепет. Слабоумный Чемпион. Сириус смотрел каждый бой, как убивает тот безумец… Догадался давно, — подобное искусство может быть лишь даром кого-то из мастеров. Возможно еще более жутким даром, чем был его собственный.