Николай навёл бинокль на дальнюю кромку леса. Где-то там, под кронами пальм и вековых сейб прячутся матросы мичмана Москвина и шагоходы. Дальше, в густом кустарнике замаскирована четырёхдюймовка, её выстрел будет сигналом к началу общего штурма. Но им надо начинать раньше — прямо сейчас…
Раздался пронзительный скрежет — Курбатов поддел решётку ломом и приподнял. Николай ждал, что из темноты пахнёт затхлой, ледяной сыростью. Но ошибся: оттуда тянуло теплым воздухом с запахом угольной гари и машинного масла. К этому букету примешивался ещё один запах, хорошо знакомый — осточертевшая вонь питательной смеси.
Подошёл Юбер. С плеча у него свисал моток тонкого сизалевого каната.
— Ну что, мсье Николя, будем тянуть жребий, или есть добровольцы? Если никто не желает первым — я готов.
— Ещё чего! — буркнул ирландец. — Я и полезу. Там дальше решётки, вы с ними не справитесь, а я — в два счёта, сам же их и ставил. Здесь не очень глубоко: вертикальный ствол футов пятнадцать, потом наклон, можно ползти на четвереньках. Только берегите колени, стены как наждак…
По вентиляционной шахте пришлось ползти на ощупь. О'Фланниган предостерегал не зря: стены щетинились острыми каменными выступами, безжалостно раздирающими сукно и человеческую кожу. Хуже всех пришлось здоровяку-Геркулесу, который с трудом протискивался в тоннель, раздирая рубаху и в кровь рассаживая спину и плечи. И темнота, хоть глаз выколи, лишь тяжёлое дыхание ползущего впереди казака, и проклятия Юбера, то и дело тыкающегося физиономией в ботинки Николая.
О'Фланниган был прав: ствол главного вентиляционного канала в нескольких местах был перекрыт прочными железными решётками. Сейчас ирландец, судя по доносившемуся до Николая побрякиванию и скрипу, возился с очередным препятствием.
— Слышь, вашбродь, верёвка нужна!
Николай вжался спиной в стену, кое-как извернулся, отцепил от пояса моток каната и пропихнул вперёд. Ожидание затянулось — минуты текли вязко, как жидкая смола, а они всё не двигались.
Возня впереди стала громче, потом её заглушил протяжный скрип.
— Курбатов, что он там делает?
— А пёс его знает, вашбродь! Велел держать верёвку. Кажись, колодец вниз пошёл…
— Оhh shit..!
Ноги казака дёрнулись, к английским проклятиям добавилась матерная брань. До слуха Николая донёсся глухой удар, как от падения тяжёлого тела.
— Что там у него, Курбатов?
— Мабуть, сорвался! Ничо, там не глыбоко, не убьётся…
Тоннель впереди осветился, но свет исходил не от лампы О'Фланнигана, а снизу, будто из ведущего вниз отверстия. Курбатов снова закопошился, в физиономию Николаю ткнулся кончик каната.
— Вашбродь, он зовёт. Просуньте верёвку задним — пущай держат крепко, штоб мне ненароком не сверзиться. Как спущусь — подёргаю, тогда уж и вы…
Центральный зал каземата оказался просторным, футов ста в поперечнике, залом со сферическим потолком и гладкими, будто оплавленными стенами. Миллионы лет назад в массе кипящей лавы образовался огромный пузырь раскалённого газа, а когда огненная каша остыла и затвердела — в базальте возникла эта полость.
О'Фланниган без труда вскрыл запор и начал спускаться по канату, но не удержался — сорвался, грохнулся на каменный пол и расшиб ногу. За ним последовали остальные. Цэрэну, шедшему последним, пришлось прыгать — решётка, раскуроченная ирландцем, висела на одной петле, привязать канат было некуда.
Николай, спустившись с потолка, принялся оглядываться по сторонам. Стальные балки, соединённые мощными заклёпками, поддерживали свод, сходясь в центре, подобно спицам гигантского зонтика. С балок свисали стеклянные шары размером с небольшой арбуз, а в промежутках, на высоте в три человеческих роста зияли квадратные вентиляционные отдушины — через одну из них отряд сюда и проник.
Зал-лабораторию загромождали незнакомые машины и приборы — при слабом свете ручного фонаря удалось определить назначение лишь некоторых. По периметру зала стояли вертикально баки из зелёного, мутного до непрозрачности стекла. Те, что поменьше, едва достигали семи футов в высоту, другие превосходили их размерами чуть ли не втрое. Баки походили то ли на стоячие камни древних менгиров, то ли на содержимое египетских гробниц — Николай решил называть их «саркофагами».
Внутри «саркофагов» что-то ритмично пульсировало и медленно колебалось. По полу змеились гуттаперчевые и металлические шланги, ведущие к занимавшему всю середину зала сооружению из стеклянных колб, медных цилиндров и труб, украшенных гроздьями манометров и штурвалами запорных вентилей. От сооружения по залу распространялась осточертевшая вонь питательной смеси — такая густая, что её, казалось, можно резать ножом. Николай положил ладонь на бок ближайшего бака: металл был тёплым, почти горячим, и дрожал, будто в глубине бился тяжкий механический пульс.