Разумеется, находка привлекла немца — ведь подобные образчики письменности не встречались даже ему, чего уж говорить о иных знатоках древних языков! Но бездонность Книгохранилища сыграла со „свинцовыми книгами“ злую шутку. Эберхардт, как и полагается старательному исследователю, наметил целую программу их изучения; в нее входил и поиск подобных значков по другим свиткам и табличкам, и сличение с близкими по эпохе образчиками письменности. Но вот беда: руки все никак не доходили, и лежать бы „свинцовым“ книгам мертвым грузом на полках, как пролежали они более двух тысяч лет, если бы острый глаз египтолога не уловил сходство значков на загадочной шкатулке с теми, что были отлиты на свинцовых страницах.
Но это, несомненно, создание человека, таких же, как и мы — жителей Земли, пусть и обитавших на ней многие тысячи лет назад. А вот загадочный Ключ вполне мог оказаться и не творением людских рук. Может статься, он принесен из неведомого далекά, и остался здесь, когда память о них стёрлась отовсюду, кроме упомянутых уже „свинцовых книг“.
Ларец, где хранился ключ — дело другое. Хоть он и изготовлен из того же загадочного стекловидного материала, но мастер, сделавший его, несомненно был знаком с египетскими иероглифами. В этом Эберхардт и Рукавишников единодушны: ларец сделан не более пяти-пяти с половиной тысяч лет назад, когда появились „мджу нетжер“, „божественные слова“ древних обитателей долины Нила…»
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
После переводных испытаний младшие кадеты домам. Для Николы с Иваном отдыха не предвиделось: они отправились в Кронштадт вместе со старшими, воспитанниками специальных классов. И пусть в гардемарины оба произведены временно — все равно им полагаются и нашивки, и парадные мундиры и даже узкие, в кожаных ножнах, морские палаши.
Но сейчас вся эта роскошь укупорена в особые «морские» сундучки, и новенький, выкрашенный в зеленое с белым колёсный пароходик «Ижора» бодро попыхивал машиной, увозя ребят к месту службы.
«Ижора» рыскала на курсе — пароход время от времени бросало из стороны в сторону, и сердце у Ивана тревожно замирало. Он не считал себя совсем уж сухопутным человеком: вырос в Севастополе, на Черном море и детство прошло на кораблях, где служил его отец, Александр Иванович Смолянинов. Тем не менее, судорожные метания «Ижоры» беспокоили мальчика, пока матрос, к которому ребята обратились с расспросами, не пояснил, что правая и левая машины вследствие ошибки при постройке, случается, работают вразнобой. Но пусть господа гардемарины не переживают: рулевые давно приноровились вовремя унимать своенравное судно.
Неву прошли; открылась серо-свинцовая даже в летние деньки блёклая гладь Маркизовой лужи. На горизонте уже проступали буханки фортов, тонкий шпиль Андреевского собора и зубчатый контур города. Захотелось есть, и гардемарины извлекли на свет пятикопеечную булку с варёной колбасой.
«Ижора» не отличалась особой ходкостью: пароходик полз удручающе медленно, и мальчики стали тяготиться путешествием. Наконец, «Ижора» обогнула стенки, прошла в Среднюю гавань — прибыли!
Судно прошлёпало колёсами мимо башенных фрегатов «Адмирал Грейг» и «Адмирал Лазарев». Замыкал панцирную шеренгу броненосец «Пётр Великий»: первенец русского океанского броненосного флота, нёс в двух башнях четыре двенадцатидюймовых казнозарядных нарезных орудия и еще недавно считался сильнейшим кораблём в мире. Теперь его мощь, откованная в русской броне, уступала гордым новичкам — но всё равно, смотрелся он грозно и величественно, пробуждая восторг в гардемаринских сердцах.
За броневыми тушами высится лес мачт Практического отряда. Первым в ряду стоит «Аскольд», на котором проходят плавательную практику гардемарины выпускного курса. Дальше — «Варяг», к которому, с борта приткнулась баржа, и с неё на корвет передают тюки и ящики. Поначалу Иван решил, что это портовое судно снабжения, но оказалось, что баржа приписана к «Варягу» на постоянной основе. На ней под командой астронома и главного навигатора Корпуса, хозяина обсерваторской «бочки», капитана 2-го ранга Пилėнко, гардемаринам предстоит проходить астрономический и картографический практикум: учатся пользоваться секстантом, делать промеры глубин, а так же осваивают и вовсе загадочные дисциплины, вроде «мензульной съёмки берега».