Красота этой женщины почти совершенна. К тому же, в отличие от чопорных англичанок, мадемуазель Берта необычайно проста в общении — сказывается, вероятно, временное проживание в САСШ, где публика ни в грош не ставит европейские титулы и прочие генеалогические выкрутасы. Матушка ее родом то ли из Марселя, то ли из Неаполя: итальянская кровь ощущается если не во внешности, то в темпераменте. Отец мадемуазель Берты, бельгийский банкир, не занят хлопотами по бесконечному бракоразводному процессу, с головой погружён в малопонятные биржевые игры. Дочка тем временем, не скучает: она прослушала курс древней истории в Берлинском Университете и теперь путешествует в поисках подходящего предмета исследований. Узнав о нашем интересе к египетским и прочим древностям, девица пришла в восторг и пожелала немедленно присоединиться к экспедиции. Для этого она разыскала нас на задворках Александрийского порта, где — о ужас! — вместо приличных учёных перед ней предстала шайка оборванных, вооружённых револьверами разбойников, поставивших с ног на голову всю Александрию.
К чести мадемуазель Берты надо признать: это нисколько не поколебало её решимости. Наоборот, сообразив, что деться нам некуда, она припёрла начальника экспедиции к стенке, да так, что впору было задуматься о предложении урядника — „тюкнуть вертихвостку по маковке, да и спустить с пристани под сваи“.
Разумеется, я шучу; не заподозришь же ты своего друга, в намерениях причинить хоть малейший вред женщине? Ещё до рассвета имущество экспедиции и все её члены оказались на борту яхты. Мадемуазель Берта пришла в восторг, узнав, что наш путь лежит в Занзибар: её, оказывается, давно привлекают древние христианские святыни Абиссинии, а раз уж по пути туда всё равно придётся пройти Суэцким каналом, так почему заодно не оказать услугу русским археологам, попавшим в непростую ситуацию? К тому же, она недолюбливает англичан, полагая их слишком высокомерными, и рада любой возможности натянуть гордым бриттам нос. Решено: „Леопольдина“ доставит нас в Занзибар, а далее отправится по своим делам, но не стану скрывать — я, чем дальше, тем сильнее проникаюсь уверенностью, что этим наше знакомство не завершится.
Из путевых записок Л.И. Смолянинова.
«Итак, путь наш лежит через Красное море, абиссинских берегов, в страну Занзибар. Это — начальный пункт для любой экспедиции в Восточную Африку. Туда нам сейчас и нужно: добытые Рукавишниковым и покойным Эберхардтом сведения указывают на среднее течение реки Уэлле, где несколько лет подряд странствовал Клеймель. Если и есть в Европе знаток тех краёв — то это, несомненно, он, и остаётся только жалеть, что здоровье не позволило Петру Петровичу присоединиться к нашей экспедиции.
А пока, „Леопольдина“ несет нас к цели. Яхточка, что и говорить, хороша. Небольшая паровая машина позволяет ей проходить Суэцким каналом, куда парусникам хода нет иначе, как на буксире. Совершать под парами долгие переходы яхта увы, неспособна: на полных оборотах машины она делает не более шести узлов, да и угля на борту кот наплакал. Так что идём под парусами, благо ветер благоприятствует.
Солнце неистово сияет на выцветшем от жары небосводе, отражаясь в ртутном зеркале моря. Аден остался позади; „Леопольдина“ резво бежит в бакштаг, острый, „клиперский“ форштевень с шуршанием режет воду. Жизнь в кои-то веки прекрасна, тем более, что на корме, под полосатым тентом маячит восхитительная фигурка хозяйки этого парусного чуда.
— Джонни, якорь тебе в… поштó бакланов считаем? На правом крамболе две мачты! Докладάй кептену, вахтенный ты али кάло пёсье?
— Йес, сэр! — и топот босых пяток по палубе.
Это Кондрат Филимоныч. Вот кто поистине счастлив! Унтер-офицер дважды побывал в „русских кругосветках“ — сначала на парусном „Боярине“, а потом и на винтовом „Крейсере“. Оказавшись снова среди своих любимых парусов, канатов и прочих бом-брам-рей, старый морской волк ожил и принялся командовать. Капитан „Леопольдины“, пожилой бельгиец с физиономией усталой лошади, по достоинству оценив таланты Кондрата Филимоныча, временно вписал его в судовую роль*. Экипаж на яхте интернациональный: полтора десятка матросов и плотник, — голландцы, датчане, португалец, сардинец, грек, двое англичан, а теперь вот и русский тоже. Объясняются на невообразимой портовой смеси английского и голландского, но Кондрата Филимоныча понимают с полуслова, хотя тот не знает ни одного языка, кроме родного.