Это Антип. Отставной лейб-улан босиком, в подвёрнутых до колен портках и овчинной безрукавке. В одной руке «Кольт», другой протягивает начальнику «Мартини-Генри». Телескоп, как и положено, замотан платком-куфией, приобретённым еще в Египте. За спиной Антипа Кабанга в обнимку со своей драгоценной винтовкой — проводник затравленно озирается и крупно дрожит.
Стрельба участилась. Всё громче неслись вопли, странные, вибрирующие, будто кричала в кустах стая диковинных птиц. Грохнуло, перекрывая другие звуки, ружьё — кто-то из чернокожих воинов успел подсыпать затравку на полку. Россыпь винтовочных выстрелов на мгновение стихла и снова отозвалась бодрым перестуком. Птичьи вопли заглохли, утонули в криках ужаса и боли.
— Господин Смолянинов! — к Леониду Ивановичу подскочил Садыков. Рука на перевязи, «Кольт» в здоровой руке, в глазах — решимость и азарт. — Надо занять оборону за палатками, в кустах! И где, чёрт возьми, Ерофеич с казачками?
— Похоже, воюет. — ответил Смолянинов, шагая за офицером. — А он вам разве, не доложился? Не ожидал от станичников таких вольностей!
Даже в темноте, со спины, Леонид Иваныч увидел — или угадал? — как покраснел Садыков.
«То-то, голубчик, терпи, — злорадно подумал Смолянинов. — Распустил подчинённых, вот они и решили проявить инициативу. Ну и пограбить заодно, не без того. Как жадно смотрел Пронька на грубые золотые браслеты и ожерелья местных воинов еще в Рубаге! Да и урядник косился, чего уж там… Казачки есть казачки — да простят меня иные-прочие, но страсть к разбою у этой публики всосана с молоком матери. Но отважны, не отнять, а уж какие бойцы! Пожалуй, стоит пожалеть несчастных мангбатту — у негритянских воинов нет ни единого шанса, и дело даже не в винтовках и револьверах…»
Пальба затихла. Треснуло несколько выстрелов — по-другому, короче и суше. «Револьверы… — подумал с отвращением Смолянинов. — Раненых добивают. Что это казачки разлютовались? Не дай Бог, кого из них подстрелили… ну, Ерофеич, ну щучий сын, вернись только — устрою тебе степную волю! Узнаешь, как родину любить, Ермак хренов…»
Из переписки поручика Садыкова
с мещанином Картольевым
«Ну вот, дружище Картошкин, и не обошла меня горькая планида. Пишу тебе левой рукой, ибо правая висит не перевязи и отчаянно болит — вчера пуля разбойника-мангбатту на излёте стукнула меня повыше локтя и вырвала изрядный кусок мяса. Спасибо, что не ниже; попади эдакий жакан в сустав — быть бы твоему гимназическому товарищу без руки, а то и вовсе лежать в сухой африканской землице на радость гиенам и прочим трупоядцам.
Но — по порядку. Местность, через которую мы пробираемся от самого озера Виктория, охвачена смутой. Ваганда режут ваниоро, те отвечают им такой же любезностью. Ссоры происходят из-за соляных промыслов в предгорьях, к северо-востоку от озера, Альберт Нианца или Ньяса, как называют его местные племена.
Соль добывают в ущельях, образованных многолетним сносом верхних слоев земли и напоминающих высохшее глубокое русло. В откосах здесь бьют горячие источники; вода из них отведена в каналы, ровно прорезающие ущелье. Каналы эти устроены невесть сколько лет назад, и с тех пор их поддерживают в порядке. Почва повсюду пропитана солью; туземцы взрыхляют тонкий верхний слой и смачивают рыхлую землю водой из каналов. А наутро, когда земля просыхает, соскребают смешанную с почвой соль. Повсюду в склонах — маленькие, полукруглые, открытые в сторону ущелья шахты. В каждой, один над другим, стоят два горшка: в верхнем соляная земляная корка, смешанная с водой, и эта вода, с помощью особого приспособления, стекает в нижний горшок. Позже из крутого рассола выпаривают ценный минерал.
Для негров соль — настоящая драгоценность и источник существования, за горсть ее торговцы дают два мешка зерна. Почва в ущельях непригодна для посевов, здесь сильный недостаток даже в дровах. Их доставляют с плато Буниоро. Кроме того, за соль туземцы покупают бананы, бататы, зерно дурры и телебуна.
Торговля солью не раз становилась причиной войн между баганда и племенами с плато Буниоро. Мы стали свидетелями очередного обострения: во время нашего визита к королю Буганды, Мванге, прибыли гонцы, вернувшиеся из Буниоро, которые громко повторяли, что Кабрега, вождь ваниоро, якобы поносил народ ваганда. Пока гонцы вопили, заглушая друг друга, приближенные Мванги всячески выказывали возбуждение, перерастающее во всеобщую экзальтацию.
Вскоре гонцы выдохлись — не в человеческих силах подолгу надрывать вот так лёгкие и голосовые связки, — и Мванга сказал королевское слово: военному походу на Буниоро быть! Решение было принято с бурным восторгом, и почтенное голозадое собрание многократно проскандировало „Нианзи! Ни-анзи! Нианзи!“