Выбрать главу

Так и вышло, что наша экспедиция отправилась в путь, лишь ненмного опережая королевскую рать. Приближающаяся война наводнила земли между озёрами Альберт и Виктория разбойничьими шайками, и одна из них, относящаяся к племени мангбатту, и попыталась нас ограбить. Дело закончилось перестрелкой; казачки, выполняя приказ, поначалу палили поверх голов, но и этого хватило, чтобы супостаты в панике отступили. Но далеко не ушли: встали лагерем за близкой рощей и принялись оглашать окрестности дикими завываниями и грохотом тамтамов.

В рядах противника нашлось не более двух человек, вооружённых ружьями. Стреляют туземцы чрезвычайно скверно: подобно солдатам времен войн с Наполеоном они зажмуриваются и отворачиваются в момент вспышки пороха на полке, а потому в цель могут попасть разве что случайно. Такая случайность и выпала на мою долю: должно быть, стрелок изрядно удивился своей удаче. Наш проводник, Кабанга поведал, что многие негры полагают, будто жертву поражает не пуля, вылетающая из ствола, а особое колдовство, порождаемое звуком выстрела — и бегут от одного грома ружейной пальбы.

Итак, мангбатту встали лагерем неподалёку. Смолянинов велел хранить бдительность, да мы и так не расставались с оружием. Среди ночи те немногие, кто сумел сомкнуть глаза под барабаны и вопли дикарей, были разбужены отчаянной канонадой. Лагерь тут же ощетинился ружьями; к моему удивлению, среди защитников не было казаков!

Загадка разрешилась быстро: урядник Степан Ерофеич, разозлённый дневным нападением, решил с наступлением темноты нанести супостатам ответный визит. И, заодно, упредить их ночную вылазку. Но забайкальцы зря беспокоились: Кабанга потом объяснил, что в этих краях ночь считают временем злых духов, вселившихся в хищников саванны. Негры отчаянно боятся темноты и никогда не воюют по ночам, даже постов не выставляют. Ни один, самый храбрый африканский воин не рискнет остаться один во враждебном мраке, пусть и до зубов вооружённый. Вооруженные отряды, застигнутые ночью вне поселения, разводят костры и поднимают неимоверный шум, сопровождаемый воинственными плясками, призванными отогнать злых созданий. Этот шум мы и приняли за приготовления к нападению на лагерь экспедиции!

Но варнаки-забайкальцы этих тонкостей не знали. Подобравшись в темноте к становищу несчастных мангбатту, они в упор расстреляли чернокожих воинов. Тех же, кто в панике побросал оружие, перерезали бебутами и добили из револьверов. Спаслись немногие; по словам урядника, подранкам нарочно дали уйти, чтобы те поведали любителям лёгкой наживы, каково это — связываться с русской экспедицией.

Так впоследствии и вышло. Жуткая слава белых воинов, превращающихся по ночам в леопардов, но не расстающихся со своими страшными ружьями, далеко опередила нашу компанию, и с тех пор нам не попалась ни одна разбойничья шайка. Я же щеголяю с рукой на перевязи, поскольку рана заживает плохо. Начальник экспедиции неожиданно показал крутой нрав: сначала устроил мне распеканку за то, что я не умею удержать забайкальцев, а потом потребовал объяснений у Ерофеича. Получив же — учинил нечто такое, чего не ожидал ни я сам, ни кто другой в экспедиции: отвозил дюжего урядника кулаком по роже. Выходит, не так-то он прост, господин Смолянинов…

Изобиженный урядник зла не держать не стал и сразу после расправы („Леонид Иваныч… ваше выскобродие… за шо сразу в рыло-то?!“), хлюпая разбитым носом, подошёл ко мне и долго извинялся за душегубство, учинённое из лучших побуждений. При этом упирал на то, что я был ранен, и, как они полагали, не дотяну до утра. Врал, конечно; тем не менее, происшествие было решено предать забвению, при условии, что забайкальцы больше не позволят себе чего-нибудь противоуставного.

Я, несмотря на опыт, приобретённый в Туркестане, скорее географ, нежели военный. И приказ, так огорчивший казачков — стрелять поверх голов, щадя злосчастных негритянцев, — был решением учёного, думавшего не о военной целесообразности, а о том, что мы, по сути ничего не знаем о традициях этого племени. Клеймель, человек сугубо штатский, наблюдал их воинские обычаи издали и не оставил в своих дневниках пояснений на их счёт. А вдруг у мангбатту в ходу кровная месть, как у кавказских горцев и диких испанских басконцев? И то, что выходка станичников неожиданно пошла на пользу экспедиции — никак не моя заслуга, а следствие несостоятельности, как воинского начальника.