— Знаю, как же! — обрадовалась Берта. — Я росла в монастырском пансионе, во Франции, так мы с подружками частенько баловались тайнописью! У многих из нас были свои шифры. Мы с Гретой Бергенхейм, помнится, составили свой из цветов и фигурок птиц и животных…
— Да, но вот беда, такие шифры — их еще называют «перестановочные» — довольно легко разгадать. Дело в том, что буквы встречаются в тексте с неодинаковой частотой — например, буква «А» попадается куда чаще, чем «У». Остается только подсчитать количество тех или иных символов в тайнописи — и все, текст, считайте, расшифрован. Причем, чем больше в нем слов, тем проще это сделать.
— Но, как же так… — растерялась Берта. — Выходит, шифры бесполезны? Но я определенно слышала, что ими пользуются и военные и дипломаты!
— Разумеется, пользуются! Только у них в ходу более сложные системы — например, так называемая «линейка Сен-Сира». В ней реализован шифр де Виженėра с переменным сдвигом. При его использовании одни и те же буквы замещаются разными знаками, а сдвиг определяется по ключевой фразе или слову. Такое сообщение расшифровать намного труднее. «Колесо Альберта» действует по схожему принципу: на кромках кругов нанесены буквы, и если провернуть их, так, чтобы…
Этим устройством перед отправлением снабдил Смолянинова барон Эверт — и настрого велел зашифровывать все мало-мальски важные депеши. Начальник экспедиции собрался пуститься в пространные объяснения, но вовремя заметил, что собеседница уже успела потерять нить рассуждений и вот-вот заскучает.
— Сейчас я помощью «колеса Альберта» зашифрую подробный доклад в Петербург, насчет Мирабилиса. Если повезет, к нашему возвращению в Россию «чудо-доктора» разыщут, и мы узнаем, что ему понадобилось от графа Николы!
— Но, как же вы собираетесь отправить письмо, мсье Леонид? Я, конечно, знаю Африку не так хорошо, как вы, но и моих познаний достаточно, чтобы понять: ближайшая почтовая контора в Дар-эс-Саламе, в нескольких сотнях миль отсюда. Или вы все-таки решили вернуться?
— Ни в коем случае! — горячо запротестовал начальник экспедиции. — Да это у нас и не получится — между нами и озером Виктория-Ньяза лежат земли враждебных ваганда, иначе, как с большой стрельбой через них не пройти. Я собираюсь оставить письма лютеранскому пастору, который живет у ваниоро. Самим дикарям я бы доверять поостерегся, кто знает, чего от них, голозадых, ожидать, а тут — почему бы и нет? Насколько мне известно, этот достойный господин регулярно сносится с христианской миссией на восточном берегу озера, а уж оттуда письмо легко переправят и в Дар-Ээс-Салам. Переправляли же он корреспонденцию Рюффо, в конце концов… Так что, если повезет, месяца через два послание будет в России. Кстати, если пожелаете — можно отправить с этой оказией и вашу корреспонденцию. Только уж не взыщите, я сначала я ее просмотрю — мы сейчас не в том положении, чтобы рисковать.
Берта явно хотела ответить колкостью, но сдержалась.
— Вот, стало быть, и славно! Вы тогда пишите, а я найду Садыкова — он, помнится, сетовал, что теперь нескоро сможет отправить домой письмецо. Пусть порадуется, а то когда еще выпадет такой случай…
Из переписки поручика Садыкова
с мещанином города Кунгура
Картольевым Елистратом.
Бонифатьевичем.
Привет тебе, друг мой дорогой Картошкин! Ежели мои письма попали к тебе до Рождества — стало быть, все сложилось именно так, как я и надеялся. Привалила нам удача — удалось отправить с оказией довольно обширную корреспонденцию в Россию. Ну, я уж стесняться не стал — выгреб из походного ранца все те письма, что ожидали своей участи с самого озера Виктория, перетянул крест-накрест суровой ниткой и подписал получившийся пакет твоим кунгурским адресом. Будет мне урок — никогда не загадывать наперед!
Но всякая радость обычно норовит обернуться полнейшей своей противоположностью. Так уж устроена жизнь, и сетовать на сие обстоятельство — значит уподобляться сибирскому самоедину, который сечет веточкой деревянного божка за неудачу на охоте, али еще какую невзгоду. Вот и мы, вместо того, чтобы повернуть домой, продолжаем путешествие к истокам реки Арувими, и далее, в Восточное Конго. Места там глухие, можно сказать — дикие; даже Петр Петрович Клеймель, чьи записки и карты вели нас до сих пор подобно ариадниной нити, описал их весьма неточно и приблизительно.
«Вольно же им, сбесяся, бегать!» — подумаешь ты, и будешь, не вполне прав. Потому как ведет нас не только побуждение, называемое обыкновенно научным любопытством, но и прямой долг. Прости, дружище Картошкин, что не могу открыть тебе все планы: письма мои, в отличие от докладов, что шлет в Санкт-Петербург начальник экспедиции господин Смолянинов, отнюдь не зашифрованы хитрой американской машинкой, а наоборот, написаны самым простецким языком. А значит, могут быть прочитаны любым прохвостом, к которому попадут в руки. Надеюсь, что когда-нибудь, сидя у камелька, я смогу поведать тебе захватывающие истории о нашем путешествии во всех подробностях — но для этого нам предстоит еще пересечь половину африканского континента, следуя с Востока на Запад, и добраться до побережья Атлантического моря-окияна.