(О, плачьте, о, плачьте! Над тем, кто в опале,
Ни завтра, ни после не вспыхнет заря!)
И вкруг его дома та слава, что прежде
Жила и цвела в обаянии лучей,
Живет лишь как стон панихиды надежде,
Как память едва вспоминаемых дней.
Тесса едва замечала интерьер вокзала, пока они следовали за слугой Старкуэзера через переполненный вестибюль. Давка и суматоха, люди, наталкивающиеся на нее, запах угольного дыма и готовящейся еды, размытые знаки железнодорожной компании Грейт Норзерн и Йоркской и Северной Мидленд линий.
Вскоре они были за пределами вокзала, под поседевшим небом, которое нависло над головой, угрожая дождем. На одном из концов вокзала возвышался до самого сумеречного неба Гранд отель; Готшал поторопил их к нему, где рядом со входом ждал черный экипаж с четырьмя сегментами кода Конклава, нарисованными на двери. После того как багаж был уложен, они забрались в экипаж и отбыли, коляска, вливаясь в Таннер Роу, присоединилась к потоку движения.
Уилл молчал почти всю дорогу, барабаня тонкими пальцами по своими коленям, одетым в черные штаны, его голубые глаза были далекими и задумчивыми. Джем заговорил первым, перегнувшись через Тессу, раздвинул занавески на ее стороне экипажа. Он обращал внимание на темы, представляющие интерес — кладбище, где были захоронены жертвы эпидемии холеры, и древние серые стены города, возвышающиеся впереди них, с зубчатой верхушкой такой же, как и узор на его кольце.
Когда они проехали стены, улицы сузились. Такой же, как и Лондон, подумала Тесса, но в уменьшенном размере; даже магазины, которые они проезжали, мясной магазин, мануфактурный, казались меньше. Пешеходы, в основном мужчины, которые спешно проходили мимо, зарывшись подбородком в воротник, чтобы спрятаться от дождя, который начал накрапывать, не были одеты фешенебельно; они выглядели, как сельские жители, как фермеры, которые иногда прибывали на Манхеттен, легко узнаваемые по красноте и больших рук и грубой загорелой коже лиц.
Экипаж выкатился с узкой улицы на огромную площадь; Тесса перевела дыхание. Перед ними возвышался величественный собор, его готические башенки пронизывали серое небо, как Святого Себастьяна прокалывали стрелы. Массивная башня из известняка увенчивала здание, и в нишах вдоль передней части строения стояли скульптурные статуи, отличные друг от друга.
— Это Институт? Боже мой, он еще более грандиозный, чем Лондонский…
Уилл засмеялся.
— Иногда церковь — это просто церковь, Тесса.
— Это Йоркский собор, — сказал Джем. — Гордость города. Не Институт. Институт на Гудремгейт-Стрит.
Его слова были подтверждены, когда экипаж отвернула от собора, проехал по Дингейт, и свернул в узкий мощеный переулок Гудремгейт, где они промчались с грохотом под маленькими железными воротами между двумя наклоненными зданиями в тюдорском стиле. Когда они появились на другой стороне ворот, Тесса поняла, почему Уилл смеялся. То, что предстало перед ними, было достаточно приятной на вид церковью, окруженной прилегающими стенами и гладкой травой, но у него не было ни капли великолепия Йоркского собора.
Когда Готшал подошел, чтобы открыть дверь экипажа и помочь Тессе спуститься на землю, она увидела, что редкие надгробные камни виднелись в смоченной дождем траве, как будто кто-то собирался построить здесь кладбище и потерял интерес в середине процесса. Сейчас небо было почти черным, посеребренные тут и там облаками сделались почти прозрачными при свете звезд. Позади нее шептали знакомые голоса Уилла и Джема; впереди нее — двери церкви стояли открытыми, и сквозь них можно было увидеть мерцающие сечи. Неожиданно она почувствовала себя бестелесной, как будто она призрак Тессы, появившийся в этом странном месте, таком далеком от жизни, которую она знала в Нью-Йорке. Она задрожала и не только от холода. Она почувствовала прикосновение кисти руки к ее руке и теплое дыхание, колышущее ее волосы. Она знала, кто это был, даже не поворачиваясь.
— Пойдем, моя суженная? — мягко сказал Джем ей на ушко. Она чувствовала смех в нем, и через вибрирование его костей он передавался ей. Она почти улыбнулась. Давайте вместе смело вступим в логово льва. Она просунула свою руку в его.
Они направились вверх по лестнице церкви; на вершине она оглянулась и увидела Уилла, пристально смотрящего им в след, очевидно, не заметившего, как Готшал похлопал его по плечу и сказал что-то на ухо. Их глаза встретились, но она быстро отвела взгляд; встретиться взглядом с Уиллом было смущающим в лучшем случае, головокружительным в худшем.
Внутри церковь была маленькой и темной по сравнению с Лондонским Институтом. Скамейки, потемневшие от времени, тянулись вдоль стен, и над ними в держателях из почерневшего железа горел ведьмин свет. В передней части церкви, перед настоящим каскадом из свеч, стоял старик, облаченный в черную одежду Сумеречного охотника. Его волосы и борода были густыми и седыми, дико торчащими вокруг головы, его серо-черные глаза были наполовину скрыты огромными бровями, его кожа была отмечена следами возраста. Тесса знала, что ему почти девяносто, но его спина по-прежнему была прямой, его грудь была толщиной, примерно как ствол дерева.
— Молодой Герондейл, не так ли? — рявкнул он, когда Уилл вышел вперед, чтобы представиться. — Наполовину примитивный, наполовину валлиец, и худшие черты обоих, я наслышан.
Уилл вежливо улыбнулся.
— Спасибо. — Старкуэзер ощетинился.
— Язык дворняжки, — проворчал он и перевел взгляд на Джема. — Джеймс Карстейрс, — сказал он. — Другой Институтский брат. Я бы не прочь сказать всем вам убирайтесь к черту. Эта выскочка, эта Шарлотта Фэирчайлд, навязывает вас мне, не спросив даже разрешения. — У него был небольшой йоркширский акцент, который был и у его слуги, хотя гораздо более слабый. — Ни у кого из этой семьи никогда не было ни грамма манер. Я смог обойтись без ее отца, и я могу обойтись без…
Затем его сверкающие глаза наткнулся на Тессу, и он резко остановился, его рот открылся, как будто его ударили по лицу в середине предложения. Тесса взглянула на Джема; он смотрел так же пораженно, как она на внезапно замолчавшего Старкуэзера. Но Уилл нарушил молчание.
— Это Тесса Грей, сэр, — сказал он. — Она примитивная, но она невеста Карстерса и Восходящая.
— Примитивная, говоришь? — спросил Старкуэзер, его глаза расширились.
— Восходящая, — сказал Уилл своим самым успокаивающим и шелковистым голосом. — Она преданный друг Института в Лондоне, и мы надеемся в ближайшее время приветствовать ее в наших рядах.
— Примитивная, — повторил старик и зашелся в приступе кашля. — Ну, раз… Да, я полагаю, затем… — его глаза осмотрели лицо Тессы снова, и он повернулся к Готшалу, который выглядел как мученик среди багажа. — Скажи Седрику и Эндрю помочь тебе отнести вещи наших гостей в их комнаты, — сказал он. — И скажи Эллен дать указание повару установить три дополнительных места для обеда сегодня вечером. Я, возможно, забыл напомнить ей, что мы будем принимать гостей.
Слуга удивленно посмотрел на своего хозяина прежде, чем кивнул в притворном оцепенении; Тесса не могла винить его. Было ясно, что Старкуэзер хотел избавиться от них и передумал в последний момент. Она взглянула на Джема, который выглядел таким же удивленным, какой и она себя чувствовала; только Уилл с голубыми широко раскрытыми глазами и лицом таким же невинным, как у мальчика-певчего, казалось, как будто не ожидал ничего другого.
— Ну, пройдемте тогда, — сказал грубо Старкуэзер, даже не взглянув на Тессу. — Вам не нужно оставаться здесь. Следуйте за мной, и я покажу вам ваши комнаты.
— Ради Ангела, — сказал Уилл, соскабливая вилкой коричневое месиво с тарелки. — Что это такое?
Тесса должна была признать, было сложно сказать, что это. Слуги Старкуэзера, в основном сгорбленные старые мужчины и женщины и экономка с кислым лицом, сделали так, как он просил, и установили три дополнительных места за обедом, который состоял из темного комковатый жаркого, разливаемое из серебряного глубокого блюда женщиной в черном платье и белом чепчике, такой согнутой и старой, что Тесса должна физически заставить себя не подскочить помочь ей с обслуживанием. Когда женщина закончила, она повернулась и поплелась прочь, оставив Джема, Тессу и Уилла одних в столовой смотреть друг на друга через стол.