— Каком? — Глаза посетителя сузились, он наклонился ниже, поскольку Евстафьев говорил тихо.
— Мне надо разыскать того мальца, который в меня воткнул спицу.
— Как же его найти? — усмехнулся Корж. — Я ведь не Пинкертон, Это очень сложно сделать.
— Сколько?
— Ну-у… Штук в пять, думаю, обойдется. Но ничего не обещаю. Я не волшебник.
— Разве? А иногда у тебя выходят забавные фокусы.
Евстафьев закрыл глаза, чувствуя навалившуюся усталость. Ему хотелось, чтобы Корж поскорее ушел. Все уже и так сказано. Он отдаст ему пацана. За пять тысяч баксов он продаст ему и родную мать. А где-то рядом раздался голос посетителя:
— Ладно, отдыхай, набирайся сил. Такой славный парень, как ты, Гнилой, должен жить. А я постараюсь тебе помочь.
Оставался последний урок — физика. Галя со своей новой подружкой стояли возле открытого окна, в конце коридора, и Люда продолжала допытываться:
— Ну скажи, когда вы вчера ушли, чем вы занимались? Где были? Гера приставал к тебе, да?
— Нет. С чего ты взяла?
— Даже не целовались? Ни за что не поверю! А в подвал не ходили?
— В какой еще подвал? — Галя отмахнулась. Люда продолжала напирать:
— Я же его знаю: он и за мной ухлестывал, да ничего не вышло. Вернее… чуть не вышло. А вы? Неужели ты еще… ни разу? У тебя никогда не было… никого? Ни одного мальчишки?
— Прекрати, — твердо оборвала ее Галя, уже сожалея, что вообще связалась с этой дурой.
— Ой, поглядите на нее! — возмутилась Люда. — Врешь. Никогда не хотела попробовать? Если не врешь, то ты какая-то блаженная. У нас в классе еще поискать таких надо. Одна вообще вечерами старичков ловит да денежки снимает. А меня еще два года назад распечатали. На каникулах. И ничего страшного, нормальное дело. Хочешь, я приведу тебе одного парня? У тебя сегодня родители дома?
— Да пошла ты…
Галя впервые выругалась и сама растерялась. Люда, обидевшись, покрутила пальцем у виска, и отошла в сторону. Обе они раскрыли учебники и не заметили; как в коридоре появился Гера. Бесившиеся на перемене школьники уступали ему дорогу, а он шел, не обращая ни на кого внимания и не отвечая на приветствия.
— Ну, здорово! — сказал он, встав перед Галей.
Та мимолетно взглянула на него, с еще большим энтузиазмом зашелестев страницами. Подруга сделала несколько шагов в их сторону и навострила уши.
— Людка, вали отсюда в сортир! — грубо произнес Гера, не оборачиваясь.
— А ты — за ней, — добавила Галя.
— Сначала поговорим.
Он захлопнул ее учебник и нахально взял двумя пальцами за подбородок.
— Ты обиделась на меня за что-то? Смотришь, как крыса, того и гляди укусишь. Пошли в кафе, мороженое поедим.
— Отстань. — Галя мучительно думала, как поступить. Вот ведь пристал как банный лист. — Во-первых, у меня еще последний урок. А во-вторых… Это не ты бросил мне на подоконник кассету? Только честно.
— Какую еще кассету? На восьмой этаж? Ты в своем уме, старушка?
Гера говорил так искренне, что Галя засомневалась. Может, и не он вовсе? Тогда кто? Сорока принесла? Все еще сомневаясь, она спросила:
— Ты не врешь?
— Я никогда не вру, — с вызовом ответил Герасим. — И всегда делаю то, что обещаю.
— Неужели?
— Можешь убедиться.
Галины глаза озорно блеснули. Какой-то бесенок, сидящий внутри, подтолкнул ее.
— У нас дома ты сказал, что запросто прыгнешь в окно. Если бы папа не удержал тебя, — прыгнул?
— Конечно.
— Навряд ли. Что-то я не верю. Докажи.
Оба они одновременно выглянули в окно. Четвертый этаж. Внизу росли деревья, касаясь ветками стен. Но школьники там, на земле, казались маленькими заведенными игрушками. Гера нахмурился, сжав зубы.
— Ладно! — произнес он как-то чересчур равнодушно. — Гляди.
Не успела Галя опомниться, как Гера вскочил на подоконник и, обернувшись к гудящему коридору, прокричал:
— Почтеннейшая публика! Сегодня и больше никогда! Всего один раз смертельный номер! Нервных прошу покинуть зал!
Шум в коридоре стих, а Гера, красуясь и чувствуя всеобщий интерес, продолжал:
— Трюк исполняется впервые, это вам не жопой клюкву давить для варенья! Внимание на меня! Деньги за зрелище и на похороны соберет моя ассистентка. — Он махнул рукой в сторону Гали, а та, уверенная, что Гера дурачится, сделала реверанс. — Эйн, цвейн, дрейн! Оп! — И проем в окне оказался пустым.
Маленькая стальная стрела с острым наконечником впилась в стеллаж за спиной Драгурова, войдя в дерево более чем наполовину. Как раз на уровне головы Владислава. Если бы не котенок, прыгнувший к нему на плечи и заставивший отклониться, она угодила бы ему прямо в лоб.
— Поосторожнее надо быть с этими механическими игрушками, — пробормотал Драгуров, держа в руках пушистого гостя и подходя к стеллажу. Вытащить стрелу удалось только с помощью плоскогубцев. Что за причуда подвигла мастера создать эту странную и опасную для игр куклу? И какие родители позволят своему ребенку держать ее у себя? Нет, мальчик с лютней и луком предназначался не для детей. Тут что-то другое, Какая-то тайна сокрыта в работе неизвестного мастера. Хорошо бы порасспросить старика-заказчика более подробно.
— Ну что, спаситель, выпей за мое здоровье, — произнес Владислав, подливая в миску молоко. Трехцветный котенок заурчал, довольный. — Что же мне с тобой делать? Карина нас вдвоем домой не пустит. Твое племя она на дух не переносит. Поживешь пока здесь, а там что-нибудь придумаем…
Затем он снова вернулся к мыслям о металлическом мальчике. «Он мог убить меня», — подумал Драгуров, словно имелась в виду не безжизненная кукла, механизм которой он сам же и заставил работать, а существо, способное на осмысленные поступки. Глупость, конечно. Просто в любом деле нужно соблюдать необходимые меры безопасности. Пострадать можно и ухаживая за цветами. Если уколоться о шип прекрасной розы и занести в кровь ядовитые химикаты. Но ощущение какой-то необъяснимой угрозы, нависшей над ним, не проходило.
В последнее время, может, с полгода, он стал как-то по новому оценивать свою работу, задумываться о том, творит ли благое дело или занимается никчемным; более того, что гораздо хуже — потворствует ли страстям низменным, растлевающим души? Казалось бы, что в том особенного? Возрождать к жизни, ко второму ее сроку, изломанные вещи — игрушки и кукол, разве в этом есть грех? Или гордыня творца? Или тайная зависть к ребенку, который получает от жизни больше ощущений, чем он? Возможно, есть.
Но тягостнее другое, то, что открылось ему недавно. Игры, любые игрища придуманы не людьми и, уж конечно, не Богом. Это изобретение падшего ангела, того, кто, возгордясь, противопоставил себя Спасителю. Он ведет и будет вести с Ним неустанную борьбу, до последних дней Алокалипсиса, а поле сражения — в душах людей. Чем легче увлечь их, безумных, слабых и доверчивых? Игрой. От кубиков до компьютеров. От «морского боя» до Интернета. Игрой в жизнь. Игрой в смерть. Живое лицо подменяется кукольным, любовь — занятиями сексом, слово зрелищем. Конкурсы и развлечения с желанными призами подстерегают на каждом шагу. Всюду — манекены, биороботы, пустые глаза. И он, Владислав Драгуров, также причастен к индустрии Игр. Пусть он лишь ремонтирует игрушки. Но в той пирамиде, которую сами люди возводят Люциферу, лежат и его камни…
Он устал. Не только сегодня, вообще… Может, пока не поздно, заняться другим делом, сменить ремесло? Ведь у него есть педагогическое образование, он кандидат наук. Правда, и диссертацию свою посвятил проблемам игр в современном обществе. Их влиянию на развитие абстрактного мышления. Глупая тема, как сейчас считал Владислав, ненужная, даже вредная. А в детстве сам выдумывал всевозможные игры, увлекательные и азартные. Старшие братья и все его товарищи охотно принимали в них участие. Лепили из пластилина фигурки древнегреческих героев, разыгрывали Троянскую войну, метали за Ахилла и Гектора копья, сделанные из отточенных спиц, и они пробивали щиты из фольги, вонзаясь в плоть. Чувствовали себя языческими богами с Олимпа, управляющими событиями внизу. И ахейцы оживали, вели себя не так, как у Гомера, совершали другие подвиги и умирали иначе.