Теперь он мог сказать, что с его телом и правда было что-то не в порядке. А если конкретно: оно даже для новорожденного было слишком слабым. Когда-то, в прошлой жизни, он часто проходил мимо палаты, где на маленьких кушеточках лежали такие же маленькие люди. И они, несмотря на беспомощность и беззащитность, были довольно активны. Ворочались, дергали своими ручками и ножками, кричали, плакали – в общем, вели себя как нормальные младенцы.
Конечно, то, что он сам ничего из этого не делал, в первую очередь обуславливалось взрослым разумом. Но никто не мешал ему пробовать и результаты были неутешительны. Уже от пары вялых движений его тело наливалось свинцом и исчезало всякое желание продолжать попытки. У него ничего не болело, но эта тяжесть просто убивала. Казалось, что он оказался в тюрьме собственного организма, в его личных зыбучих песках, вытягивающих силы и уверенность.
Это была пытка куда изощреннее, чем мог бы придумать самый искусный инквизитор. Понимание того, что всю твою будущую жизнь эта тяжесть будет преследовать тебя, неотступно, неумолимо, до самой гробовой доски. Потому что он прекрасно понимал: такое не лечится.
Он бы сдался. Плюнул на все, отказавшись от существования в зыбучем песке. Вот только он уже дал обещание. Эта жизнь не принадлежит ему одному. Три тени, маячившие за спиной, постоянно толкали вперед, не давая даже замедлить шаг. И еще, конечно, была его мама.
Сколько всего скрыто в этом простом слове. Тогда, на Земле, он читал статью одного лингвиста, в которой тот рассуждал о сущности слова «мама». Дело было в том, что без каких-либо сношений и взаимодействий, очень многие языки мира сходились в его произношении. И этот лингвист предположил, что суть как раз в том, какие звуки первыми проще всего издать младенцу. То есть слово «мама» было придумано не взрослыми, а новорожденными детьми. Может поэтому в нем всегда есть некая магия, призрачный свет, исходящих откуда-то из глубины самой души.
Мама, своей заботой, вниманием, любовью, не давала ему впасть в отчаяние. Не позволяла махнуть на все рукой. Именно благодаря ей он решил, что будет бороться до последнего.
– Доктор, что еще можно сделать?
– Господин Морфей, мы сделали все, что могли. Ваш сын родился в срок, у него нет никаких известных мне болезней, но почему-то он слишком слаб. Его тело медленно умирает, задыхаясь под собственным весом. И я говорил это вам и вашей супруге уже неоднократно.
– Я слышал все, что вы говорили! Но, черт побери, это же мой ребенок!
– Понимаю ваше горе, но ничем не могу помочь. Вы ведь уже приводили к нему целителя, при чем без моего на то согласия. Если даже его силы не справились, то что вы хотите от меня?
– Я… я понимаю. Простите что сорвался.
– Ничего, это естественно. Я буду готов помочь вам в любое время, но не просите меня совершить невозможное. Сейчас все зависит лишь от одной вещи.
– М?
– То, выживет ли ваш сын, решать не мне и не вам. Я работаю врачом уже без малого сорок лет и могу вам сказать с полной уверенностью: в этом мире есть вещи, неподвластные нашему разумению.
– Вы же сами сказали, что целитель не…
– Я говорю не об этом. Я был свидетелем слишком большого числа невероятных вещей, чтобы считать, что единственно магия – сила вне обычных законов. И жизнь этого младенца решит не магия и не медицина.
– Тогда, о чем вы? Не томите, если есть что-то еще, я обязательно использую все свои связи и влияние, чтобы это достать. Только скажите, что нужно.
– Любовь, молодой человек. Только ее любовь к нему и его любовь к ней. Только это может сделать то, что не под силу естественным законам этого мира.
– Фелиция…
– Да. Вам очень повезло с женой, господин Морфей.
– Хех… мне ли не знать, доктор, мне ли не знать.
Глава 3
Что требуется от человека, желающего как можно скорее оправиться после сложной операции: ампутации или серьезной травмы? Ответ банален до невозможности. Упорство. Упорство и пренебрежение болью. Упорство и игнорирование неудач. Упорство, часто приводящее в ужас окружающих, до кровавой рвоты, до помутнения сознания, до окончательного лишения сил.
Что требуется от человека, чья травма – все тело? Опять же, догадаться не сложно. Упорство в десять раз большее. А если этот человек – грудной младенец?
Сколько раз он желал умереть прямо на месте, мгновенно и безболезненно? Сколько раз его грудь жгло адским пламенем, потому что больные детские легкие не были способны снабжать тело достаточным количеством кислорода? Сколько раз руки и ноги были пробиты миллионами игл, потому что мышцы отказывались работать? Сколько раз его голова почти разваливалась на части, потому что желание заснуть, становившееся почти необоримым, подавлялось волей и тремя тенями, следящими из пустоты?