В обмен на часть наследства он договорился с довольно опасными людьми о нападении на столичный особняк барона в тот момент, когда внутри будут находиться его жена и дети. Вот только закончилось все совсем не так, как Габалай рассчитывал. Покушение удалось, барон и правда погиб. Однако в процессе было убито и взято в плен множество членов той группировки, с которой парень заключил сделку. Охрана в доме оказалась куда серьезнее, чем молодой человек помнил и о чем рассказал своим подельникам. И тем, конечно же, это не понравилось. А после выяснилось, что вопреки юношеским мечтам, в завещании покойного барона о нем не было сказано ни слова.
Долг, который он должен был выплатить, оказалось просто невозможно покрыть. Тех денег, что у него были, не хватило бы даже на десятую его долю. А обманывать тех людей, с кем он связался, было чревато такими последствиями, что смерть показалась бы милосердным исходом.
Ему пришлось отрабатывать. Чем он только не занимался. Разбой, рэкет, похищения, насилие и убийства, он брался за все. Выбора ему попросту не давали. Однако судьба и фортуна были к нему милостивы и во всей этой кутерьме он не только умудрился выжить и расплатиться со своими бывшими подельниками, но и не заработать ни одной серьезной травмы, что для его профессии было сродни чуду. В конце концов, когда он снял с шеи ярмо должника, ему было уже за сорок.
В своих кругах он стал довольно известен. Не знаменит, конечно, но тем не менее. Габалай Душитель, зловеще и внушительно. Однако он устал. И не собирался больше заниматься… практикой. Уехал в большой город, где его почти никто не знал и начал карьеру мошенника и вора, куда менее опасную, чем предыдущая. Габалай превратился в Габика, а угрожающее и опасное прозвище сменилось безобидным и простым. В свои сорок он еще сохранял цвет волос матери, это сейчас, почти в шестьдесят, на голове осталась лишь седина.
Он был и остался очень плохим человеком. За все свои прегрешения хозяин притона в шестом доме заслужил не один десяток смертных казней. И не стоило думать, что, став Габиком Рыжим, он раскаялся в содеянном. Вовсе нет. Но один урок он выучил так хорошо, что позавидовал бы любой честный гражданин и даже священник.
За все в этом мире приходится платить.
.
Габик разглядывал странного посетителя. Парень годился ему в сыновья, черноволосый, черноглазый, по гладкой коже рук и совершенно ровному носу становилось понятно, что он никогда и ни с кем всерьез не дрался. Вот только инстинкт говорил ровно противоположное. То, как он держался, как смотрел, даже то, как дышал — все выдавало в его госте бойца, может быть не такого опытного как сам Габик, но совершенно точно бывалого. И драться ему приходилось всерьез и насмерть. Подобное противоречие сбивало с толку, словно сорвал с дерева фиолетовое яблоко или, отхлебнув чая, почувствовал вкус соли и перца.
Еще он был наглым и дерзким, раз разговаривал с Габиком таким тоном. С ним уже много лет так позволяли себе общаться только те, кому старый хозяин притона приплачивал за спокойствие. Да и то, больше чтобы утвердить свой статус, а не чтобы пошатнуть чужой. Этот же парень ничего не собирался доказывать, он просто не считал собеседника кем-то достойным большой буквы в обращении на «Вы». Вряд ли за ним стояла какая-нибудь серьезная сила, Габик о таком бы узнал еще до того, как парень вошел в его заведение. Но тогда что? Наивность? Легкомысленность? Глупость? Или напротив, уверенность в себе? Хотя последнее слишком сильно походило на глупость.
Вот только не бывает у глупцов таких глаз. Внимательных, острых, изучающих. Слишком живых, слишком ярких для того, кто носит в голове лишь пустоту и ветер. Габик давно не встречал таких глаз и таких людей. О тех, кто ему подчинялся, даже говорить не стоило, а те, к кому приходилось идти на поклон, слишком пресытились своими жизнями. Тогда, давно, в своей прошлой жизни, в бытии Габалаем, он видел много подобных глаз. В том числе и в зеркале. Потому что не имея такого взгляда долго выживать было нереально.
Хвататься за жизнь всеми способами, использовать любой шанс, любую лазейку, любую возможность, изучать этот мир, чтобы знать его слабые стороны, течения и мели, пороги и рифы, бухты и шторма, с единственной целью: не дать себя сожрать. Только так можно заполучить эти глаза, хищные до всего, глубокие и сильные.
Они смотрели друг на друга в молчании, не отрывая взгляд, без напряжения, без нетерпения. Расслабленные позы, непринужденно сложенные руки, разгладившиеся морщины. Это не было противостоянием, не было той древней игрой в гляделки, когда один должен был проиграть и быть в итоге съеденным победителем. Поначалу может это и было так, но сейчас оба уже поняли, что в противостоянии нет никакого смысла. Вряд ли они друг другу понравятся, вряд ли они смогут доверять друг другу, но из этого молчания медленно рождалось нечто даже более ценное и важное. Уважение.