Ужас! Она должна проверить, как он! Вот только дернувшись в попытке встать с кровати, девушка застонала от прострелившей все тело боли, в десяток раз превысившей предыдущую. Ей даже показалось, что она на пару секунд потеряла сознание.
А потом со стороны раздался голос, незнакомый, но почему-то такой приятный и родной, что от одного его звучания у девушки на глазах навернулись слезы.
— Лежи, перенапряжение души — штука опасная и крайне болезненная. Лучше тебе, как и мне, не шевелиться некоторое время.
Конечно же, после такого Айна просто не могла следовать этому совету. Потихоньку, сантиметр за сантиметром, она повернула голову на звук.
Он сидел у дальней стены, опершись спиной о камень. Молодой парень, на вид немного старше нее. Высокий, это было видно даже в таком положении, отлично сложенный и совершенно лысый, не было даже ресниц и бровей. И, естественно, голый. Естественно, ведь, судя по тому, что огромная туша Ужаса исчезла, парень им и был, а одежда монстрам не положена.
— Не слушаешься? — Слегка улыбнулся он, сразу поморщившись от боли. Похоже, ему было не лучше, а может и куда хуже. — Ай-яй-яй, какая плохая девочка. Вот погоди, приду в себя, отшлепаю…
— Кто… — Язык словно наждак царапал небо, в горле словно образовалась пустыня, даже одно слово далось Айне с невероятным трудом. Как этот парень разговаривал с такой легкостью, она не понимала.
— А ты меня не узнала? — Он с ироничной улыбкой посмотрел на девушку. — Даже сейчас, после того, что было в мире моей души? Хотя, прошло ведь уже сколько? Лет десять? Нет, больше… Боги, десять лет… я потратил на исполнение своего обещания целых десять лет…
— Ты?! — Воспоминания о том, что произошло на том злополучном банкете в Лотосе, калейдоскопом промелькнули у нее перед глазами. Человек, что заставил ее душу ожить после кошмара. Добрая тьма, так часто являвшаяся к ней во снах. Она даже вспомнила самый первый раз, случившийся еще за пару лет до того, когда тьма напугала ее, превратившись в дракона. Теперь все и правда вставало на свои места, вот только… — Ты ведь… был… стариком…
— Трансформация, — больше слов не требовалось. — Как и тот монстр. Хотя, на самом деле он уже нечто иное… как и я сам, впрочем. Но это оставим на потом. — Его губы расплылись в улыбке, но не ироничной или ехидной, а искренней и доброй. — Айна…
— Да?
— Я выполнил обещание. Я вернулся к тебе. Очень кривым путем, да, но все-таки я это сделал. И я больше никогда тебя не оставлю. Так что позволь представиться. Лазарис Санктус Морфей.
Глава 5
Очнувшись в камере подземелья Чибака Сиджи, Лаз некоторое время не мог понять, где находится и что происходит. Казалось, несколько минут назад он сражался с Фаустом и, использовав форму Зверя, утратил над ней контроль, а теперь он уже сидит у стены в каком-то каменном мешке, голый и трясущийся, словно в лихорадке.
Однако спустя пару минут, когда дрожь утихла и сознание прояснилось, в голове, словно лампочки, начали вспыхивать воспоминания. Уничтоженная карета, кровь на руках, переполненные ужаса глаза маленькой девочки, в которых отражалось чудовище, убившее ее отца, бегство и окончательное поглощение сознания энергией Зверя. Но на этом воспоминания не закончились. Лаз вспомнил все. Все, что с ним происходило за более чем пять лет жизни в шкуре Ужаса из Сайркина.
Он вспомнил то, как убивал, как охотился на людей, словно они — дичь, вспомнил побоища, что устраивал и пустоши, остававшиеся после сражений с высшими магами, вспомнил, как выросшие из земли зеленые лианы опутали его тело, а в нос прыснуло облачко яда, от которого непобедимый монстр за минуту потерял сознание.
Останься он тем же Лазом, каким был когда-то, каким он пришел в себя после битвы в Апраде, наверняка тут же перегрыз себе вены. Даже с вернувшимися воспоминаниями ему так и не удалось подсчитать количество людей, что умерли от его клыков и когтей, их были тысячи, может десятки тысяч. И старый Лаз не смог бы жить с такой виной, камнем висящей на шее.
Но пять прошедших лет, пусть он и не мог контролировать происходящее, сильно его изменили. Того, кто мучался и корил себя за слабость, того, кто искал оправдания своим проступкам, того, кто считал убийство кошмарным деянием, не достойным человека, больше не было.
С ледяным спокойствием Лаз признался сам себе, что он монстр. Он понял это очень давно, в тот самый момент, когда увидел, как выглядит его душа, отвратительная чернильно-черная амеба, заставляющая даже его самого чувствовать страх. Понял, но отказался принять. Сказал, что он и его душа — не одно и то же, что не он сам, но внутри него находится монстр, которого нужно сдерживать и прикончить в тот самый момент, как он вырвется на волю. Но такие вот «прорывы» случались снова и снова. Крупные, вроде того раза, когда он превратил больше тридцати человек в особняке в мясной фарш, и куда более мелкие, о которых Лаз никому и никогда не говорил. Сколь раз он смотрел на нож в своей руке за обедом и боролся с желанием воткнуть его в глаз сидящих рядом Сарифа или Жарди? Сколько раз он ловил себя на том, что его губы расплывались в неестественной безумной улыбке, когда он прихлопывал комара или муху, летавших по комнате? Сколько на самом деле радости он испытывал во время сражений, не важно, на арене под взглядами тысячной толпы или в гуще джунглей южного континента? Но он давил в себе эти позывы, отрицал правду, боролся с собой. Старался жить, словно святой: не навреди и не убий, хотя скольких проблем можно было бы избежать, действуй он жестче. Может быть те десятки тысяч людей, что он убил в Сайркине, были бы живы, убей он когда-то лишнюю пару сотен.