Оно было живым и разумным, оно висело там, вдалеке, недосягаемое, светлое и нежное, полная противоположность той отвратительной амебы, что жила в его душе. Еще он чувствовал какие-то странные, обрывочные эмоции. Печаль, боль, страх… они исходили от этого нечто вместе со светом и почему-то Лаз был уверен, оно тоже чувствует его. И, несмотря на то, что они были словно двумя половинками Инь и Ян, а может быть именно поэтому, он чувствовал тягу, существовавшую между ними.
Однако расстояния в пустоте не существовало и приблизиться друг к другу было невозможно. Оставалось только наслаждаться видом странного маленького солнышка, купаться в его свете, надеясь когда-нибудь приблизиться хоть на чуть-чуть, хоть на ничтожную долю миллиметра, прекрасно понимая, что этого никогда не будет.
А потом поток холодной воды в лицо вырвал Лаза из странного видения.
.
Небо над Талитеймом было черно от грозовых туч. Где-то там, за облаками, светили звезды, луна освещала мир серебряным сиянием, но внизу тьму прорезали лишь вспышки молний.
— Проклятые весенние шторма… — Катарум Таниль, правитель величайшей империи континента, лежал в огромной каменной ванне, откинув на бортик голову и морщился от кусающей виски головной боли.
Кагану в этом году исполнялось сорок четыре и возраст, вкупе с давней травмой черепа, так до конца и не исправленной даже высшим магом-лекарем, давал о себе знать. Ванна всегда помогала, расслабляющее тепло и ароматные соли вытягивали из-под черепной коробки те тысячи фантомных гвоздей, что втыкались мужчине в голову. Да и вообще, Катарум Таниль любил ванны. Это было единственное место и единственное время, дающие ему отдых от бесконечных забот. Все-таки любой человек, даже самый сильный, нуждался в капельке отдыха.
Однако сегодня ему не суждено было закончить сеанс оздоровления и релаксации.
— Мой Каган! — дверь распахнулась и, со смесью вины и тревоги на лице, в ванную комнату влетел Шатум — личный слуга Кагана. Старик служил еще отцу нынешнего правителя и это был единственный человек в мире, кому Катарум мог доверять абсолютно. А потому Каган не разозлился. Если он вот так бесцеремонно нарушает покой своего господина, значит на то есть все причины.
— Что случилось? — Даже не услышав ответ, мужчина встал из воды и взял из рук Шатума полотенце (и откуда только оно там взялось…)
— Ваша дочь, мой Каган. Она в ярости, мой Каган, рвет и мечет, никто не может ее усмирить.
— Айниталия? В ярости? — за два последних года эти два слова стали для Катарума полными противоположностями. Однако одеваться он не прекратил.
— Да, мой Каган. Непонятно, что произошло и что послужило причиной ее гнева, но когда я видел ее в последний раз, принцесса, с позволения сказать, разносила в щепки свою опочивальню.
— Ты видел ее сам? — полный доспех для перемещения внутри дворца, к тому же ночью, был не нужен, так что Катарум уже был готов куда-то идти, в широкой рубахе, шелковых штанах и мягких сапогах из заячьей кожи.
— Да, мой Каган, иначе бы не посмел нарушать ваш покой.
— Плохо… — они уже бежали по коридорам. Шатум, несмотря на преклонный возраст, не отставал от своего господина ни на шаг. — И министр, как на зло, уехал…
— Именно поэтому мне пришлось бежать за вами, мой Каган. Вы единственный, кроме господина Вумаура, кто имеет на принцессу хоть какое-то влияние.
— Ты все сделал правильно, Шатум, — широкий клинок, неотъемлемый атрибут его власти, неприятно бился об ногу. Все-таки он не был приспособлен для ношения в повседневной одежде.
Вскоре, за очередным повотором показалась и так хорошо знакомая Кагану дверь… вернее, то, что от нее осталось. Щепки устилали пол сплошным слоем, слабо верилось, что еще вчера это был единый массив дерева, вырезанный из огромного ствола древнего дуба. За дверным проемом ситуация была не лучше. Люстра из драгоценного хрусталя валялась в углу грудой битого стекла, канделябры, раньше стоявшие у стен, теперь были в эти же стены воткнуты, огромная кровать, на которой поместились бы и трое взрослых людей, потихоньку догорала в пасти камина, порубленная на дрова, из полудюжины окон нельзя было найти ни одного целого и вся комната была залита дождевой водой, а повсюду на стенах и потолке пестрели десятки следов от заклинаний: ожоги, вмятины, порезы, проплешины…
К счастью, виновница локальной катастрофы уже более-менее успокоилась. Айниталия Катарум Таниль сидела в углу комнаты, обхватив руками голову. Сквозь довольное пощелкивание пламени на каркасе бывшей кровати Каган отчетливо услышал ее тихие всхлипывания.
— Айниталия, — он присел перед дочерью, как всегда строгий, как всегда собранный и ко всему готовый. — Что произошло?
— Я видела… — голос девочки охрип от долгих криков, так что Каган с трудом ее понимал. — Видела ночь…
— Ночь? За окном? Тебя испугали молнии? — Вывод был логичным, но Айна лишь замотала головой.
— Нет-нет-нет… в ней было темно, совершенно темно, ни единого лучика света… и она смотрела на меня… точно знаю: смотрела… — Ее глаза уперлись в невидимую больше никому точку, под ногтями была кровь, ее же кровь, все еще текущая сквозь тонкие полосы на плечах и лице, длинные волосы, такие же черные, как у отца, растрепались и вились вокруг девочки, подрагивая от переполнявшей малышку магии. Катарум протянул было к дочери руку, но она отдернулась, словно от обжигающего пламени.
— Тебе было страшно? — Каган поморщился, но смолчал, было не время учить девочку манерам.
— Нет! Она не была страшной… скорее… немного напуганной… и… и удивленной… и еще… — вихрь энергии вокруг Айниталии снова начал набирать обороты, словно лишь воспоминания о непонятном сне снова пробуждали в ней те чувства, что привели к локальному апокалипсису.
— Успокойся. — В голосе Кагана не было обычной стали, но тон оставался приказным и не терпящим возражений. Айна посмотрела на отца глазами перепуганной газели. — Что конкретно тебя расстроило?
— Я чувствовала… — она силилась что-то сказать, но два года полной отчужденности вымыли из ее словарного запаса все нужные слова.
— Что?
— Я… я… я…
— Что!? — Каган окончательно потерял терпение.
— Я не знаю! — хриплый детский крик вылетел в оконные проемы и затерялся в громе и дожде. — Она была совсем на меня не похожа, но в то же время — такой знакомой и близкой… Я не знаю… я не знаю… я… — голос девочки потонул в плаче.
.
— Что они делают!?
— Пытаются вывести нашего посланника из игры.
— А им это под силу? Ведь душа девочки — практически чистый свет, как они могут в нее так просто залезть!?
— Именно потому, что “практически”. Этот ужасный человек сломал душу Айниталии, что открыло путь для темных.
— Кошмар… Неужели она умрет?
— Вряд ли. Все-таки света в ней в разы больше, так что, как бы темные не старались, разрушить ее душу будет нереально. Однако последствия такого вмешательства могут быть непредсказуемы.
— И мы…?
— Да. Только смотреть.
.
— Как-то это странно, Хозяин.
— Что такое?
— Вы приказывали что-то сделать с той девчонкой светлых, мы занялись.
— И что странно?
— Результаты появились куда раньше намеченных сроков. Словно что-то усиливает ее связь с нами.
— Усиливает? В той, что почти полностью состоит из света?
— Именно. Мы планировали подтачивать ее душу сквозь брешь, но только-только коснулись глубинных участков, как она отреагировала… необычно.
— Покажи.
— Вот, Хозяин.
— Да… это странно. Сама вспышка точно не показатель, но твои слова и правда вызывают множество вопросов.
— Вы знаете, с чем это может быть связано?
— У меня есть единственная идея. Наш парень.
— Он!? Но как, они ведь даже не знают о существовании друг друга!
— Не знаю. Вот этого — не знаю. Однако он единственный, кто мог быть хоть как-то повлиять на процесс.
— Тогда я продолжу наблюдение.
— Делай. И прекратите пока ее трогать. Мне очень интересно, правда ли между ними существует какая-то связь.
— Хорошо, Хозяин.