– А как ты думаешь поступить с Шефердом? – сказала Анита.
Пол опять начал уходить в себя.
– Поступить с Шефердом? Никак.
– Если кто-нибудь не подрежет ему крылья, он в один из таких дней перемахнет через головы всех.
– Милости прошу.
– Ты это серьезно?
– Если говорить серьезно, так я хочу спать.
Пружины ее матраца застонали, когда она опять улеглась. Потом она еще несколько минут вертелась, устраиваясь поудобней.
– А ты знаешь, это забавно, – сказала она.
– Хммм?..
– Я все время замечала, что, когда Шеферд поворачивается под каким-то определенным углом, он очень на кого-то походит. И до сегодняшнего вечера я никак не могла понять, на кого именно.
– Мгм…
– И когда я сегодня увидела его под прямым углом, я поняла, что он точная копия твоего отца.
VII
Рядовой первого класса Эльмо Хэккетс-младший приблизился к шаху Братпура, доктору Юингу Холъярду из госдепартамента, Хашдрахру Миазма – их переводчику, генералу армии Милфроду Бромли, начальнику лагеря генералу Уильяму Корбетту, командиру дивизии генерал-майору Ирлу Пруитту и их свите.
Рядовой первого класса Хэккетс стоял в среднем ряду первого отделения второго взвода второй роты первого батальона 427-го полка 107-й пехотной дивизии девятого корпуса двенадцатой армии, и он, оставаясь в строю, опускал свою левую ногу каждый раз, когда барабан издавал басовый грохот.
– Ди-ви-зи-яяяя!.. – закричал командир дивизии в микрофон.
– По-о-о-лк! – выкрикнули четыре командира полка.
– Таль-о-о-он! – заорали двенадцать батальонных командиров.
– Рт-ааа!.. – крикнули тридцать шесть ротных командиров.
– Батаре-е-ея! – крикнули двенадцать командиров батарей.
– Взвод! – рявкнули сто девяносто два командира взвода.
– Хэккетс, – сказал себе рядовой первого класса Хэккетс.
– Стой!
Ать-два – и Хэккетс стал.
«Равнение!» – проорал громкоговоритель.
– Равнение, равнение-нение-нение-нение… – эхом отозвались двести пятьдесят шесть голосов.
– Равнение, – сказал себе Хэккетс, рядовой первого класса.
– На-пра-во!
– Ать-два – и Хэккетс сделал равнение направо. Он глянул в глаза шаха Братпура, духовного вождя шести миллионов человек в каких-то далеких краях.
Шах чуть заметно поклонился.
Хэккетс не поклонился в ответ потому что это не положено и он не намерен был делать каких-нибудь неположенных вещей черт бы их всех побрал ему оставалось всего каких-то двадцать три года тянуть эту лямку и тогда все будет покончено с армией и провались она в тартарары и через эти двадцать три года, если какой-нибудь сучий потрох полковник или лейтенант или генерал подойдет к нему и скажет: «Отдать честь» или «Наплечо!» или «Почистьте свои ботинки» или что-нибудь вроде этого он ему скажет «Поцелуйте меня в задницу, сынок» и вытащит справку об увольнении в запас и плюнет ему в морду и пойдет себе надрывая живот от хохота потому его двадцать пять лет закончены и все что ему нужно делать это посиживать со старыми дружками у Хукера в Эвансилле и если чего дожидаться то только чека на получение заслуженной пенсии и катись-ка ты дружок потому что теперь я не намерен терпеть нагоняи от кого бы то ни было, потому что я с этим покончил и…
Шах восхищенно захлопал в ладоши, продолжая разглядывать рядового первого класса Хэккетса, который был огромным здоровенным детиной.
– Ники такару! – воскликнул шах, распространяя крепкий аромат «Сумклиша».
– Не такару! – сказал доктор Холъярд. – Солда-ты.
– Не такару? – озадаченно спросил шах.
– Что он сказал? – спросил генерал группы армий Бромли.
– Он говорит, что они отличное стадо рабов, – пояснил Холъярд. Он обернулся к шаху и погрозил пальцем маленькому темнокожему человеку. – Не такару, Нет, нет, нет.
Хашдрахр, видимо, тоже зашел в тупик и никак не помогал Холъярду объясняться.
– Сим коула такару, акка сахн салет? – спросил шах у Хашдрахра.
Пожав плечами, Хашдрахр вопросительно уставился на Холъярда.
– Шах говорит, если они не рабы, то как же вы заставляете их делать то, что они делают?
– Патриотизм, – строго сказал генерал группы армий Бромли. – Патриотизм, черт побери.
– Любовь к стране, – сказал Холъярд.
Хашдрахр сказал что-то шаху, и шах чуть заметно кивнул, однако выражение озадаченности так и не исчезло с его лица.
– Сиди ба… – сказал он и умолк.
– Э? – спросил Корбетт.
– Даже так… – перевел Хашдрахр, но и он выглядел столь же неубежденным, как и шах.
– Наа-лее!.. – прокричал громкоговоритель.
– Наа-лее-лее-лее-лее…
– На-ле… – сказал себе Хэккетс.
И Хэккетс думал о том как ему придется оставаться одному в казармах в эту субботу когда все остальные будут гулять по увольнительным из-за того что произошло сегодня на инспекторской утренней поверке после того как он подмел и вымыл шваброй пол и вымыл окно у своей койки и расправил одеяло и убедился что зубная паста лежит слева от тюбика с кремом для бритья и что крышки обоих тюбиков смотрят в разные стороны и что отвороты его гетр доходят аккуратно до начала шнуровки ботинок и что его обеденный судок обеденная кружка, обеденная ложка, обеденная вилка и обеденный нож и котелок сияют и что его деревянное ружье надраено, а его эрзац-металлические части достаточно черны и что его ботинки блестят и что запасная их пара зашнурована до самого верха и шнурки их завязаны и что одежда на вешалках развешена в должном порядке две рубашки по требованию, две пары брюк по требованию, три рубашки хаки, трое брюк хаки, две рубашки в елочку из саржи, двое брюк из саржи в елочку, полевая куртка блуза по требованию, плащ по требованию и что все карманы этой одежды пусты и застегнуты, и тогда инспектирующий офицер прошел и сказал: «Эй, солдат, у тебя ширинка расстегнута, останешься без увольнения», и…