- Мисс! - рука старика Кассия не позволила упасть. - Пожалуй, стоит взять коляску.
Таннис не стала возражать. Дурно ей.
Стоит закрыть глаза, и она вдруг видит мамашу в драном ее халате. Коробку, навроде той, что Таннис отнесла на склады. И мамашины руки тянутся к коробке, а Таннис хочет предупредить, но не в силах произнести ни слова.
- Милая, - голос Кассия доносится издалека. - Вам стоит обратиться к доктору…
Стоит.
Наверное… Таннис в жизни не болела. Нет, когда-то в далеком детстве ей случалось кашлять или, после купания, горло начинало драть, то мамаша наливала ей отцовского рома и заставляла выпить. Таннис засыпала, а просыпалась здоровой.
Она сжала руки, заставляя себя дышать.
Город.
И знакомая уже улица. Дома плывут, усиливая мерзкую слабость. И каждый удар копыта отзывается глухой головной болью.
- Все хорошо, - она улыбнулась. - Просто… съела, наверное, что-то не то. Бывает. Полежу и пройдет.
Она и вправду почти поверила, что пройдет. И даже лежать не нужно, достаточно переступить порог ее с Кейреном дома. Старик Кассий помог выбраться из экипажа и, проводив до порога, оперся на тросточку.
- Милая, - он откашлялся и шляпу снял, кое-как пригладил редкие рыжеватые волосы. - Ежели вдруг у вас случится некое… затруднение, то вот…
Он протянул визитную карточку.
- Это адрес моей сестры.
- Зачем?
- Она уж год как овдовела. А детьми Господь их не наградил… и Гевория будет премного рада предоставить кров достойной девушке, оказавшейся в затруднительных обстоятельствах.
Таннис карточку взяла, чтобы не обижать Кассия. Он единственный, пожалуй, был к ней по-настоящему добр.
- Не стесняйтесь обращаться…
- Спасибо.
Дурнота вновь отступила.
Карточку она спрятала в ридикюль: не пригодится. И все, что случилось сегодня… ерунда. День не задался… бывает ведь, что день не задался…
Кейрен появился вечером и, подхватив Таннис на руки, закружил, прижал к себе.
- Я соскучился.
- И я… соскучилась.
Таннис обвила шею руками, с трудом сдерживая слезы.
- Что случилось?
- Ничего.
Просто он здесь и рядом, и целый день она провела, сражаясь то со страхами, то с воспоминаниями. Стоило заснуть, и сон оборачивался кошмаром.
Танцевало пламя на останках дома.
И земля, раскрывая черный рот, полный гнилых кольев-зубов, норовила дотянуться до Таннис. Дышала смрадом, смотрела пустыми выпуклыми глазами подземников.
Она же пряталась, бежала, прорываясь сквозь вязкий, словно кисель, воздух, путаясь в нем, не способная оторваться от погони. Видела Грента и нож его, кружившийся на ладони. Томаса с перекошенным, перекроенным лицом. Она знала, что эти двое мертвы, но и мертвые они не желали оставить ее в покое. И Таннис, оказавшись в тупике, хваталось за шило, но вместо него в руке оказывалась заплетенная на двенадцать косичек заготовка.
Пробуждение приносило дурноту, которая не отступала ни от воды, ни от кислого лимонада. А голову сжимал тяжелый обруч. И Таннис брала книгу, чтобы как-то отвлечься… и откладывала, понимая, что в десятый раз читает одну и ту же фразу…
- Просто… - она уткнулась носом в его шею, - без тебя плохо.
Стыдно признаваться в слабости. И Кейрен вздрогнул, а потом сдавил ее сильней.
- Пойдем в театр?
- Сегодня?
- Сейчас… - он все же позволил ей отстраниться и поцеловал в висок. - Пойдем, пока…
Не договорил, отвернулся.
- Тоже день не заладился? - Таннис держалась за его руки, с удивлением понимая, что отступили и дурнота, и боль, и вовсе чувствует она себя замечательно.
- Не заладился, - согласился Кейрен. - Так как? Идем?
- Конечно.
Театр ей нравился.
Белый мрамор. Янтарь. Малахит и обсидиан. Каменная шкатулка, в глубине которой рождалось чудо. Позолота. Бархат. Газовые рожки, чей свет наполняет чашу сцены. И полумрак зала. Полумаска и бинокль, который почти игрушка… тишина ложи… тихий голос Кейрена… его прикосновения, случайные, конечно, как иначе? Они - часть игры.
…веер.
Шоколад и шампанское, пузырьки которого тают на языке, обжигая холодом. Веселье… или тоска. Происходящее на сцене кажется далеким, и вместе с тем трогает до глубины души. И Таннис, забыв о шампанском и шоколаде, подается вперед…
…с белой шалью на плечах, будто крыльями сложенными, крадется королева. Дрожит свеча в ее руке, и сама душа, не способная справиться с любовью. Сцену метет край королевского платья, и кланяются встречные тени.
Арфы переливы шепчут о любви.
Музыка лечит. Вот только одной любви на двоих мало.