— Да, Rickey F?
Хитрая улыбка на его лице отдавала грустью, и от этого слышать «надо» в голосе Гены было особенно неприятно.
***
Местом, куда Гена привёл Славу, вопреки любым ожиданиям последнего, оказалась небольшая районная поликлиника — по словам Гены, её выбрали для того, чтобы их было труднее найти и уж точно никто не смог им помешать. Мрачный Евстигнеев, которому, судя по всему, вход наверх был заказан, сидел на первом этаже, безынтересно таращась в больничные листы в поисках знакомых букв. Рядом грузин и слащавый высоченный подросток играли в карты — к чему нужно такое «сопровождение» и кому оно принадлежало, Слава так и не понял, но поскольку это его не особенно заботило, то решил не заморачиваться и, пользуясь случаем, немного повеселиться.
— С сопровождением совсем нельзя, да? — всхлипнув, он достал из капюшона котёнка, который успел заснуть и был крайне недоволен таким раскладом. — Потерпи немного, Геночка, мы скоро вернёмся. Нет-нет, я не отдам тебя этому подозрительному дяде!
Рудбой закатил глаза, будто подыгрывая этому ненормальному, который крутился у него под носом, озираясь по сторонам с таким видом, будто бы попал Алисой в придурковатую страну чудес, но если он кем в ней и являлся, то никак не гостем, а самым настоящим её коренным обитателем. Из тех, что имеют хорошую родословную, «хорошую» настолько, как это предполагает степень чудаковатости, явно зашкаливающая у этого клоуна.
Нет, он просто демонстративно его ненавидел и не упускал случая задеть. И всё потому, что Рудбой постоянно таскается с Мироном, а Слава сможет наладить с ним дружеские отношения только если они расселятся по разным планетам.
Из туалета вышел Рэнделл, и как более или менее не странному лицу, Гнойный вручил ему котёнка.
Комната на втором этаже оказалась просторным светлым кабинетом главврача с длинным столом посередине для проведения совещаний. В мягком кресле во главе стола сидел Мирон, в своей неизменной рубашке с закатанными рукавами он безынтересно наблюдал за шарами Ньютона. Рядом с ним, закинув ноги на стол, Ивангай — парень в цветастых шмотках— запустил на планшете аркаду. Неизвестный Славе мальчишка сидел рядом с королём подземки (судя по всему, источник того нового влияния, если Гена не ошибся и на самом деле во вчерашнем повинен не «1703»). У окна, наблюдая за городом, пейзажи которого были всё так же неизменны, стоял Соболев, в военной форме косящий под солдата. На стуле у этого же окна, повесив спортивную куртку на спинку, сидел Даня Поперечный, и что здесь делали люди из поисковой группы, ещё предстояло уточнить, и Слава бы обязательно сделал это, если бы ему было интересно.
Стоило им зайти, как Ивангай взглянул на них и едва не выронил планшет из рук. Если бы Слава взял с собой очки, то обязательно нацепил бы их, чтобы остальные не видели его взгляда, но раз их нет, но он продолжит кривляться: усмехнётся и закатит глаза. Но поводов для беспокойства у него не оказалось. Ивангай вздохнул, переполненный восхищением, и тихо произнёс:
— Тоже так хочу.
Рики Ф сел напротив Ивангая, Соболев обернулся к остальным, широкой спиной загораживая часть света, но не настолько, чтобы это могло причинить какой-нибудь дискомфорт. Слава остался у двери. Его показное желание не подходить ближе к Мирону было понято, хоть и не было озвучено.
Они уже собирались так раньше, пусть и в другом составе. С ними нет Мэддисона и Ларина и многих других, кто был заинтересован в происходящем и пришёл, казалось бы, просто так, зато есть этот новенький парень — перед ним на столе лежал «MAD», переработавший этой ночью за всех, и Гнойный понял, для чего они все должны были встретиться: нового владельца ключа надо было знать в лицо. Впрочем, у Мирона наверняка были другие планы, и Слава убедился в правоте своих мыслей, когда Гена без приветствий и каких-либо лишних слов принялся рассказывать, что произошло с ним за то время, что он отсутствовал в Петербурге.
Слушая сбивчивый рассказ, остальные проявляли максимум уважения, на который были способны, а Мирон кроме прочего — ещё и максимум пренебрежения, ни разу не Гену не взглянув, даже когда тот рассказал за Славу. Когда Гена закончил, повисло напряжённое молчание, в котором ситуация, в которой все были оставлены, обмозговывалась.
— Поправь меня, если я где-то буду не прав, — нарушил это молчание Фёдоров. —Ден Чейни, Саня Ресторатор и Мэддисон девять недель назад или около того узнали, какое будущее ждёт всех и попытались это предотвратить. Они хотели остановить грядущее, но не смогли.— Мирон говорил медленно и вдумчиво, смакуя каждое слово, много хмурился и видно было, что не всё у него получается. — По их словам, существует некий «механический бог», то есть программа, которая однажды вышла из-под контроля и перешла в реальность, вмешавшись в ход истории и переиначивая её на свой лад… Нет, это чушь какая-то, — заключил он, остановившись на полуслове, — не хочу в это верить.
Натянутое молчание образовалось вновь, Гена нервно теребил седую прядку, и не сводил взгляда с Гнойного, будто испытывая его терпение. Тот держался первое время, но быстро сдался, оказавшись единственным спасительным канатом, связывающим эту информацию с её источником.
— Да, я тоже так думаю, — процедил он. — Тоже, думаю, что Ден наврал и что программа изначально была создана для того, чтобы сделать то, что она сделала. И произошло это с подачи человека. — Мирон замер и Гнойный отвернулся, устремив взгляд за окно, где над серыми крышами домов и белыми стенами высоток окраин разлилось голубое небо. — Ден мог дать информацию, которая, по его мнению, была бы нам удобна, даже если она не будет достаточно правдива. Или же часть была скрыта от него специально.
Судя по всему, эти слова успокоили Мирона, потому что он расслабился и из его позы исчезло напряжение. Мирон заново попытался обобщить услышанное, и в этот раз был очень краток:
— Однажды кто-то задумал уничтожить мир и ему это удалось.
Ивангай усмехнулся, притёршийся к образовавшимся реалиям, остальные оказались более сдержанными к суровому замечанию.
— Но мы всё ещё не знаем, для чего людям необходимо было оставаться в живых, — заметил Гена, — если бы сердце Fatum хотело убить всех, оно смогло бы это сделать. Кроме того, оно отдало нам ключи, то есть способ управлять собой. Способные разлагать окружающие предметы на информацию и создавать материальные иллюзии.
Щиты, возводя которые, Мирон защищал Петербург. Кручёные копья, которыми Гнойный пронзил механическое сердце.
— А разве не очевидно? — с усмешкой произнёс Соболев. — Ты же сам сказал, ответ надо искать за двухтысячным километром.
— А сколько у нас накатано? Один шестьсот? — спросил у товарища Поперечный, и Соболев поспешил пояснить:
— Километр шестьсот — это максимальное расстояние, на которое мы отдалялись от Петербурга и с устоявшимся темпом мы не достигнет двухтысячного километра ещё месяц. Кроме того, сейчас мы не вылетаем за пределы России, что так же затрудняет нашу работу в северо-западном направлении.
— Это значит, все ответы лежат там? — спросил Рудской.
— Это значит, что через месяц мы отправимся за двухтысячный километр, — ответил ему Мирон. — Но сейчас нам есть, чем заняться здесь.
Воспользовавшись возможностью, Ивангай кратко обрисовал сложившуюся ситуацию и новые границы города, о которых многие ещё не знали.
— …Васильевский остров, Петергоф и всё западнее Красного Села, Петроградский район, Красногвардейский район и всё, что выше. Плюс минус несколько улиц. Всё разрушено, а люди, которых это застало на поверхности, исчезли. Безотходный жизненный процесс, так сказать. И вправду, теперь люди не умирают в привычном смысле, а исчезают, разойдясь, как Гена рассказал, на информацию.
Лёгкость, с которой он это произносил, была поразительна. Хуже был разве что тот факт, что Ваня совершенно не стыдился этого. Две тысячи километров это очень много, закрывая предыдущую тему, сказал Соболев. И на всём этом пространстве не было человека, который был бы так одинаково ко всему безразличен.