С его слов феномен произошедшего оставался для человечества загадкой. Слишком мало времени прошло, чтобы люди смогли найти ответы на все вопросы. Однако ничто не стояло на месте и ничто не совершалось просто так. Пусть и семимильными шагами, но люди упорно приближались к той черте, за которой лежала истина. Всем хотелось бы верить в это, однако мешало одно «но».
— Никто не знает, что произошло. Почему люди исчезать стали, тоже неизвестно. Но это, может, и к лучшему. То есть не способ, а сама идея. Способ и другой можно было выбрать. Какой смысл во всём, если оставшиеся не были до смерти напуганы. Вот ты был напуган?
— Не знаю, — честно признался Мэд. — Странное чувство: я вроде и понимаю, что должен бояться, но в то же время ничего в таком роде не чувствую.
— Вот. Не состыкуется, понимаешь? Меньше всего хотелось бы, чтобы критическому мышлению что-то препятствовало.
— Что-то влияет на восприятие человеком реальности?
— Задаёт определённое направление, если быть точнее. Неприятно, согласись? Но выбор в любом случае остаётся.
— Например, исчезнуть, как и остальные?
— Ну это совсем крайний случай. Тебе разве не интересно, что будет происходить с людьми дальше? Как им выбираться из этого дерьма?
— Им? То есть вы не причисляете себя к остальным?
— Я говорю о тех, кто находится в Петербурге. Мы были в Москве. Она разрушена до основания. Её сравняли с землёй. Что это сделало? — Ларин развёл руками.
Те, кто хоть что-то, да знал, а такие были, не спешили распространяться. Это и стало той причиной, по которой Ларин, по его словам, покинул Петербург.
— Мы не единственные, кто покидает пределы города, — сказал Ларин, — должен же кто-то узнать, остались ли другие люди. Как мы узнаём, где и кого надо искать? Это уже другой вопрос. Это Коляхэйтер решает. Он тоже в город не торопится. Хотя куда уж там. — Ларин протянул разочарованно. — М-да. Ты серьёзно ни разу не слышал о нас? Впрочем, неудивительно, если ты ничего не помнишь. Сеть уже два месяца молчит.
— Сеть?
— Интернет давно не называют интернетом. А о Петербурге я тебе много не расскажу. Город как город. Каким был, таким и остался. Разве что народу там тысяч… ну двести, может быть. Все самые обычные. Все равны. Знаешь, легенды теперь вроде и не нужны.
— Кажется, я уже слышал это. Про легенды, — пробормотал Мэд. Он обернулся. За его спиной Соколовский что-то кричал водителю большого грузовика, отбегая в сторону.
Когда Руслан подбежал к своему транспорту, Ларин скинул ему пульт управления. Парень ловко забрался наверх, в прыжке оттолкнувшись от земли.
— Всё будет, — сказал он, — сворачиваем.
Медленно и словно с некоторой неохотой колонна изогнулась.
В присутствии напарника Ларин был не так разговорчив. Минут двадцать они посидели в тишине, а затем Руслан спросил, не хочет ли Мэд присоединиться к остальным. Причины остаться Мэд не нашёл.
***
Его добродушно встретили такие же, как он — люди, по странной причине оставшиеся в городах, не исчезнувшие. Одни травили байки всё свободное время и, казалось, не было вещей на этом свете, способных заставить их замолчать. Других, наоборот, невозможно было заставить сказать хоть слово. Лишь в одном эти люди были похожи: все они переживали, опасаясь дальнейшей судьбы. Как своей, так и тех, кто сидел с ними бок о бок.
Мэду сказали проследовать в третью машину в крайнем ряду и там находились только дети и подростки. Сначала он сомневался в этом, но чем больше он слушал рассказы тех, кто, не умолкая, вещал о случившемся, выдвигая сложные теории, тем больше убеждался: маловероятно, что взрослые люди выжили. И даже Ларин, который выглядел состоявшимся мужчиной, вряд ли перешагнул тридцатипятилетний рубеж. Когда Мэд решился поспорить с ним на эту тему, чтобы разбавить обстановку и познакомиться хоть с кем-то, множество самых разных теорий потянулось к рассказчику со всех сторон грузовика. И даже громкий смех водителя и его слова о том, что Петербург развеет все их сказки, не могли больше унять разбушевавшуюся детскую фантазию.
Так продолжалось до самого вечера, пока детей вдруг не напугал резкий шум. Когда Мэд раздвинул тент, он вместе с остальными увидел следующую картину: шумно гудя, низко над землёй пролетели два небольших самолёта. Красные буквы на белых боках перемежались с красными же огнями и в темноте подступающей ночи озарили открытое поле своим светом: «Rakamakafo».
— Коляхэйтер, — констатировал Руслан, отрываясь от PSP, на котором последние пару часов было сосредоточено всё его внимание. — Возвращаются, что ли?
Ларин ничего не ответил. Колонна вернулась к прежнему курсу, продолжив движение на север. И спустя несколько дней впереди наконец-то показались стены Петербурга.
========== 3. Питерский гангстер ==========
МС ХОВАНСКИЙ - ШУМ [Дисс на Нойз МС / Noize MC] [видео]
EEONEGUY - #ДЕЛАЙПОСВОЕМУ
Петербург дремал под чистым небом. Утренняя тишина обволокла город, и она была чужда пятимиллионику. Пустые дороги, грязные стены покинутых домов, пыль, прибитая к земле сырым воздухом — со вчерашнего утра здесь ничего не изменилось.
— Нойз! — громкий крик прошёлся по пустым улицам, поднялся в небо и растворился в верхушке неработающей телевышки. — Нойз, выходи!
Хованский с бутылкой светлого в руке вывалился из подворотни, отряхнул куртку от штукатурки, налипшей на карманы, повертел головой по сторонам и, приглаживая рыжую шевелюру, натянул шапку на голову.
— Покажи свой шум… — напевая себе под нос, рыжий гангстер выскочил на трассу, очищенную от брошенных машин. Те, припаркованные сваленные у обочин, разразились шумом динамиков, после мучительного скрежетания всё же выдавших музыку через треск и поскрипывание.
— Не нравиться мой live? Не всем дано быть гением […] а все равно все скажут: «Блять, это жара, Хован!»
Стоило ему прерваться, как со всех сторон из открытых окон проснувшихся домов начали раздаваться крики:
— Хован, заткнись!
— Хорош орать, Хован!
— Заебал, дай выспаться нормально!
— Завалитесь, эй! — прикрикнул Хованский. Он поднял с лавки кем-то позабытый шарф и обмотал им шею. — Смелости не хватает вылезти днём из своих каморок? То же мне… Вампиры, блять! Света боятся. А я не боюсь, ясно вам!
Замахнувшись пустой бутылкой, Юра забросил её в большой мусорный контейнер, сплюнул и побрёл прочь.
Ветер пронёс по дороге шуршащий пакет. Хлопками закрылись распахнутые окна. Из мусорного контейнера, куда только что приземлилась запущенная в полёт стеклотара, с кряхтением высунулась голова Большого Русского Босса.
— Хованский, вот сука, — с хрипом пробормотал он, зевая, и с его головы свалилась пластмассовая корона.
***
Стена, хоть и носила такое название, собственно стеной не являлась. Это было сооружение из камней и строительного мусора, от которого расчистили окраины, больше всего пострадавшие в событиях двухмесячной давности. Перетянутые оборванными линиями электропередач и в некоторых местах — колючей проволокой, двухметровые конструкции служили своеобразным символом, «защищающим» город. Защитники из них, признаться, были ужасные: в некоторых местах стена и вовсе была испещрена огромными дырами.
Единственной вещью, по-настоящему внушающей ужас, были Ворота, о которых если и говорить, то обязательно с большой буквы. Именно к ним и подошёл Хованский.
Большая железная конструкция метра в два высотой, двустворчатая, массивная, с отколовшимся углом на одной стороне и трещиной на другой была принесена с военного склада. Четыре отверстия два на четыре сантиметра были продавлены в одной из створок. Хованский повертел в руках ключ и убрал его в карман — его время ещё не пришло.
С возвышения по левую сторону Ворот спрыгнул Джарахов. Пробравшись по ящикам и коробкам, приставленным к стене, он подошёл к Хованскому и кинул ему пластиковый контейнер с бутербродами, который Юра не поймал.
— Какой ты косорукий, — проворчал Эл. — Кто тебе вообще «1703» доверил?