— Вот когда здесь останется тысячи две или три, тогда его увидят «все». — Слава усмехнулся.
— Слав, — подозвал его Федя. — Не идёшь?
— Иди нахуй! — категоричный ответ заставил Букера вернуться за сцену, где Замай неодобрительно покачал головой, смотря в его сторону.
— А что ты имел в виду, говоря про «тысячи две или три», которые останутся? — спросил Ваня, возвращаясь к теме прерванного разговора.
— Ничего не имел, — раздражённо ответил Слава. — Заебали. Не я, блять, должен его заменять. Так что идите нахуй все. Иди нахуй, Букер! — громко закончил он, но в словах оглушительной песни он не был услышан.
Разбив о железную мусорку бутылку, Карелин покинул площадь, скрываясь в переходах тёмных улицах. Ваня, поднявшись со ступенек, поплёлся к остальным, разведя руками в бессилии: а от меня вы чего хотели?
Кроме Оксимирона на сцену поднимались только Иллюмейт и ЛСП — ночь завершилась быстро. По окончании своего шоу Мирон вышел объясниться со зрителями. Его слушали молча, проглатывая каждое обращённое к людям слово, потому что говорил Оксимирон о вещах, как никогда важных для каждого из стоящих перед ним.
— Мы не знаем, что случилось с этим миром, — сказал он. — Однако у нас есть то, что поможет нам докопаться до правды. Я хочу сказать, чтобы вы верили в нас, поддерживали нас и помогли восстановить нам этот город. Или хотя бы не уничтожили его до основания. — Среди толпы раздались смешки. — Сейчас за стенами находятся люди, которые привели вас сюда, они ищут других выживших. Что будем делать, когда соберёмся вместе? — отвечая на чей-то вопрос, Мирон усмехнулся. — Что делать. Мир новый строить будем. Что ещё нам остаётся?
Его слова внушали людям надежду. Но среди зрителей нашлись двое, для кого они не возымели никакого значения.
Мэд не сводил взгляда с подвески на шее Оксимирона. Она не просто казалась ему чем-то смутно знакомым. Чем дольше он смотрел на неё, тем больше убеждался: он знает её. Знает, для чего она предназначена.
========== 6. Рассвет ==========
СЛАВА КПСС & ЧЕЙНИ - #SLOVOSPB [видео]
Люди расходились, зевая. Пережитое ими отняло последнюю энергию, и без прочего оставшуюся у немногих. В городе вновь открылись все ворота, дающие возможность попасть в подземку каждому. Близился рассвет.
Двести шестьдесят тысяч человек — такой была максимально приближенная цифра. В городе не осталось места, способного вместить всех. Поэтому огни должны зажигаться в Питере каждую ночь. Каждый должен знать, что его существование не бессмысленно и не бесполезно. Что он не один и что он никогда не останется один.
Глядя на рассеивающуюся толпу, где каждый бросил прощальный взгляд на сцену, Мирон погряз в размышлениях. О чём он думал, пытались понять многие. Люди за его спиной разбирали сцену, заносили в ближайшие дома оборудование, снимали с балконов световые пушки. Те, кто обычно выступал на сцене, не брезговали подобного рода работой.
— Было мощно. — Олег ЛСП подошёл к Мирону, когда тот спрыгнул со сцены. — Но ты мог сильнее. Что не так?
— Я не мог сильнее, — отрезал Мирон, попросив воды. — Не сегодня.
— О чём ты задумался в конце? Сегодня не прозвучало «Где нас нет», вот что странно. Многие ждали.
— Внести каплю материального в этот мир иллюзий — вот в чём «1703» хорош. Но он не сможет делать это вечно. Как и я. — Холодное небо покачнулось голубой рябью и светлая полоса размыла темноту над Петербургом. — «1703» предполагает, что ответственность за будущее этого мира ложится на меня. Это круто, конечно, но не в сложившихся обстоятельствах.
— Ты думал об этом во время выступления? — Олег покрутил пальцем у виска. — Не лучше ли сосредоточиться на том, что происходит сейчас?
— Я думаю об этом всегда. — С твёрдой категоричностью в голосе заявил Оксимирон.
Оставив остальных, он направился к Воротам, где в отдалении на пустой детской площадке с врытыми в землю шинами и деревянными лавочками с краю с бутылкой пива в руках сидел Хованский.
Зевая и поглядывая по сторонам, он жалел, что проснулся слишком рано, что оделся слишком легко и что пришёл туда, куда в последнюю очередь сегодня следовало приходить. Ларин не вернётся ещё минимум две недели. С тех пор, как он принял решение покинуть Петербург, развлечений у Хованского поубавилось. А когда тот и вовсе перестал пересекать черту города, их количество едва в минус не ушло. Совсем не круто, если исчезают не только друзья, но и враги.
Юра лёг на спину на лавку и тихо затянул:
— Прости меня, Мирон, я понял, я не артист… — но песня не задалась.
Когда со стороны послышались шаги, он сразу же вскочил. Мирон бросил в его сторону свою подвеску и Хованский её поймал.
— Гэнгста всегда за работой, — он попытался усмехнуться, но вышло откровенно плохо.
— В другой ситуации в твоей работе не было бы надобности. Я не в восторге от того, что передаю тебе «1703».
— А что поделать, он кроме меня никого не слушает. Кроме меня и тебя, разумеется. То есть, — пораскинув мозгами, Хованский сделал несложное заключение, — если мы можем использовать ключ, который создаёт этому миру новые законы, мы как бы боги нового мира?
— Ты идиот, Юра, это не так работает, — нахмурился Мирон. — Продолжай ничего не делать и в случае опасности будь готов защищать Петербург.
— Я же гэнгста, хуле, — усмехнулся Хованский. — Вот только ты объясни, от чего защищать-то?
— Ты вообще, знаешь, кто такие гангстеры?
— Мирон, не придирайся к мелочам, мы из одной банды. — Хованский распахнул куртку, чтобы показать на своей футболке золотую эмблему «Oxxxy».
Оксимирон махнул рукой, напомнив, что ночью Хованский должен вернуть ему ключ обратно, и пошёл прочь от надоедливого нароста на рэп-культуре. Как же его раздражало наличие таких людей в узких кругах, и тем более выводил из себя тот факт, что с этим человеком он делил сердце Петербурга — «1703». И хотя осознание того, что ключ кого попало слушаться не будет, помогало ему держать себя в руках, с каждой их встречей делать это становилось всё сложнее.
Мирон планировал отдохнуть и хорошенько выспаться, но дойти до дома ему помешали. Стоило ему переступить черту, за которой пустырь сливался с лабиринтом улиц, как туда же вышел другой человек. Сначала он не заметил Мирона, но как только их взгляды пересеклись, оба поняли: стычки не избежать.
— Не тех ты друзей выбираешь, Окси. — Слава с нескрываемым презрением усмехнулся. Ему не требовалось видеть это дважды или трижды, чтобы знать, кто в дневное время владеет ключом-подвеской «1703».
— Гнойный, — Мирон подошёл к нему впритык и снизу вверх, сохраняя превосходство, тихо произнёс: — Если выяснится, что ты причастен к исчезновению Гены Rickey F, тебе не жить. Я лично об этом позабочусь.
— Ой, — вздохнул Слава, — боюсь-боюсь.
Он не проигрывал ему ни в чём, но злая обида разрывала грудную клетку. Мирон, возможно, здесь самый сильный — после него, конечно.
— Наш баттл ни один конец света не отменит, — напомнил Слава. — Хочешь сказать мне что-то, сделай это, как только придёт лето. Встретимся на битве площадок, а пока постарайся выжить, доверяя свою защиту всяким помойным гангстерам.
Развернувшись, чтобы продолжить свой путь, Слава прервал разговор первым. Все догадки Мирона так и оставались догадками, сколько бы они не пересекались с новыми реалиями: как невозможно было что-то узнать об этом человеке, так невозможно было и понять, чем заняты его мысли в этот момент.
Их конфликт затянулся, но время, вместо того, чтобы сгладить углы, только обострило и без того напряжённые отношения: Гнойный был человеком, которому, как и Мирону, Fatum доверила ключ.
***
Слава был движим призраками прошлого. Прижатой к груди подвеской они теплились, напоминая о себе постоянно, и грели в самые холодные вечера. Прикрываясь голограммами пустых улиц ото всех, Карелин мог создавать образы, в которых комфортно было лишь ему самому, а остальным об утраченных чувствах знать было необязательно, раз уж таков выбор абсолютного большинства.