***
Очнулась Ребекка в доме доктора, в постели. Она поняла, где находится, не открывая глаз. В этом ей помогли уже знакомые запахи благополучия: чистоты, дорогой лакированной мебели, и еще каких-то неуловимых тонких незнакомых Ребекке вещей. И запах еды. Девушка открыла веки, чувствуя отсутствие плаща, юбок, а также то, что ее корсет ослаблен.
- Даже не знаю, радоваться ли мне, что я не в участке, или нет, - сев не без труда, она подтянула колени к груди, обняла их руками.
Ее платья были бедны и скромны, но лучше белья, скрытого от посторонних глаз. Оно же было таким перештопанным и истончившимся от жесткой воды, что голой показаться не так уж стыдно, нежели в нем.
Бернардт сидел за небольшим столиком. Он читал книгу, будто нарочито не спеша обратить внимания на девушку, и ел ножку курицы. Так же Бекка приметила и остальные части запечной птицы на подносе, а еще картофель и хлеб. Уловила аромат горячего глинтвейна, пряный и обволакивающий, обещающий согреть.
- Я бы хотела одеться, - сказала она громче. - За мной могли следить, нам не стоило показываться вместе!
- Я внес тебя через черный вход, сам вошел через парадный, - Бернардт махнул куриной ножкой на бордовое что-то, скорее напоминающее зимний плащ, чем предмет домашнего гардероба. - Накинь пока мой халат, твоя одежда в сушке. А еще иди и поешь, а то эффект от твоего выступления смазался.
Доктор захлопнул книгу, и пристально оглядев девушку, добавил:
- Тебя на работе не кормят и не одевают? Осеннее пальто для зимы уже более чем бесполезно.
- Как только подсохнет одежда - я уйду, - Бекка осторожно встала и укуталась в халат. - Вы все еще надеялись пополнить свою коллекцию тайн?
Она опустилась на стул напротив. Ее тонкие руки белеющие на фоне бордовой ткани, торопливо налили глинтвейн в бокал. Ребекка осушила его несколькими глотками, потом положила себе картошки.
- Боже, просто какая-то форма проституции! - воскликнула она, принимаясь за еду. Ей хотелось бы быть более изящной, более сдержанной, но она слишком изголодалась. - Мне печально осознавать, что я в ваших глазах лишь возможность потешить хобби.
- Это скорее форма издевательства, - мужчина поправил манжет рубашки, будто чего-то от нее ожидая. - Сначала морочить мне голову полгода, грубо инсценируя расстройство, потом считаться мертвой, а потом явиться снова и упорно молчать, предупреждая об опасностях, которые могут вообще никогда не случиться. Может, хватит загадок?
- Извините, но вас в этой истории мне жаль меньше всего, - ответила Ребекка, больше думая о том, как восхитительна курица.
Доктор терпеливо ждал, когда она насытится. Он поднялся, и Ребекка проследила глазами за тем, как он подошел к окну, задернул плотные расшитые шторы. И хоть уже стемнело, комната погрузилась в еще более волнующий полумрак.
- Хотите знать, каково мне было у вас 'наблюдаться'? - сказала она, отпила еще глинтвейна и окончательно повернулась к доктору. - Каково, помимо действительно серьезных и опасных сделок, еще строить из себя больную? Стараться держаться на грани помешательства и адекватного состояния, чтобы меня выпускали? Реальность вообще уходит, да и все эти процедуры не облегчали мне жизни! Мертвой я оказалась? Да вам-то что? Вам разошедшиеся после дороги швы в подвале ржавой иглой по живому штопали? Вы потом в этом же подвале задыхались, чаще мечтая, чтобы эта жизнь уже закончилась, чем о том, чтобы продолжалась? Вам ли теперь жить с мыслью, что для вашего прикрытия изуродовали мертвую женщину, бросили ее тело на улицу, без права быть похороненной друзьями? А теперь еще рассказывать вам все? Давайте еще и вас уберут из-за моей болтливости, это мне подбавит мук в аду! Зато ваша коллекция баек пополнится! Ребекка порывисто встала, откидывая на стол салфетку. Но сделала лишь шаг, замерла, будто осознавая выпаленные в гневе слова.
- Сказала первую половину, говори и вторую! - доктор понял, что ее решимость пошатнулась, сам сделал шаг ближе. - И прекрати истерику, конечно, я не знаю о твоих страданиях, я вообще ничего о тебе не знаю!
- Зачем вам это? - уже совершенно спокойно, даже будто ощущая вину, спросила Ребекка.
- О, ну не начинай снова, - Бернардт сжал виски пальцами, его движения становились все резче, будто у кота, которому надоело аккуратно играться с мышкой, и уже пора схватить свою маленькую жертву, - Наверняка дело в чем-то простом, раз это не маньяк. Что это? Контрабанда, государственная диверсия, разборки бандитских шаек, шпионаж за новыми разработками, чистка нелегальной партии органов?! Я просто хочу знать, разве не достаточная причина? Скажи, и можем сделать вид, будто ты остаешься мертвой, и я ничего не знаю о тебе. Выпущу через черный ход, и не буду даже вспоминать о тебе!
Доктор оказался еще ближе, нависая над девушкой, крайне раздраженный. Похоже, что он сорвался, как и Ребекка минутой раньше.
- А вы ведь тоже кругом меня дурили, - ее еле слышный шепот прошелестел чуть громче, чем дорогая ткань халата от опущенных на колени бледных рук. - Слушали, делали вид, что пытаетесь помочь, речь такую красивую про слова сказали. Пока я строила из себя шизофреничку, вы прикидывались, что у вас есть сердце. Маскировались под человека, которого можно было бы полюбить. Но сейчас вы так наседаете на меня с вопросами, что я, кажется, могу поверить, что с вас и пытать меня станется! Можете попробовать, если так желаете...
Ребекка выдохнула, ее тонкая фигура сгорбилась, будто на нее давила тень склонившегося над ней Бернардта.
- Конечно, весь Лондон стоит на ушах, - добавила она. - Мы довели город до комендантского часа, людей до боязни выходить на улицы. Тут уж, выясняя детали, доктор Штейн, не стоит жалеть средств.
- Я принесу твою одежду, - доктор отвернулся. Бекка знала, что ей удалось его устыдить. И 'доктор Штейн' подействовало так, как надо.
- Я не собираюсь пытать кого бы то ни было, и уж тебя точно, - сказал Бернард, стоя у двери. - Могу быть на чьей-то стороне, если знаю, что она собой представляет. Но нельзя помогать или рассуждать о чем-то, играя в прятки.
Бекка не ответила, сняла халат, ожидая свою одежду, уже было не до стеснения. К чему стыдиться и переживать из-за дыр на одежде, когда твоя жизнь и душа одни истершиеся нитки? Ей хотелось быстрее одеться и уйти. Казалось, что, выйдя на улицу, она станет менее уязвима, окажется на свой территории.
Она чувствовала себя дурой. Второй раз связалась с этим человеком из высшего света, и снова больно уязвлена. Глупо вообще думать о другом мире. И глупо отвлекаться, когда надо служить делу, а не размышлять о собственных метаниях.
- Бекка, извини, я... - доктор вернулся с ее одеждой. У него был вид проигравшего человека. Ребекка могла считать, что в этом раунде победа за ней, как и в предыдущем, и еще раньше. Он проигрывал уже третий раз. - Если вдруг тебе понадобится моя помощь, то ты знаешь, где меня найти. Я помогу не по какой-то выдуманной причине, а просто потому, что могу.
Он вышел за дверь, чтобы она могла одеться. После всех его доводов о хобби и интересе к тайнам, последние слова казались слишком высокопарными.
Бекка оделась, все еще продолжая мысленно ругать себя. О чем она думала, соглашаясь на эту встречу? Рассчитывала выговориться? Вспомнить относительно тихие дни или хоть как-то поесть? Нет, дурочке хотелось сочувствия. Помощь - глупо, она была втянута в такое дело, выход из которого только вперед ногами. Поучений и напутствий работать дальше, не уступать своей мелочной душонке и слабому духу - о, этого хватало и на заводе. Жалость - так унизительно и так просто!
И все же, неужели снова придется вот так вот расстаться, чувствуя, что все кончено? В кармане пальто нашлись какие-то гроши, можно найти за них что-нибудь избавляющее от мыслей до утра. Если ее пустят хоть в один клуб. Господи, лишь бы никто не узнал о встречи с доктором!