— Идёмте! — пригласил старик. — Вы трое удостоены чести знать правду.
Повёл их за собой наверх, в обсерваторию.
Изображение звёздного неба проецировалось на сферический потолок (астроскопу не страшны атмосферные помехи и солнечный свет).
— Смотрите!
— Небо как небо. Млечный путь, Альфа Центавра, — не понимал Петров. — Подождите, а где звёзды? Почему пятна на экране, помехи или неисправность?
Умом уже понял, но душа не хотела верить.
— Не пятна это, Пётр. Прокрутите, будьте добры, данный фрагмент небесной сферы за последние двести лет! — попросил старик оператора.
Страшное кино впечатлило. Небо, сплошь усеянное звёздами, вдруг словно проткнула чёрная капля, растекавшаяся во все стороны с увеличивающимся ускорением. Ближние звезды по-прежнему излучали свет, а дальние гасли. Будто некто большой и сильный стирал их гигантской кистью.
— Что это? — схватилась за сердце Милли.
— Пройдёмте! Нас ждут.
В аудитории восседали важные персоны.
— Правление ЦОЦа, знакомьтесь. А это — наши новые сотрудники! И не надо укоряющее глядеть на меня, госпожа Милли! Вы теперь посвящённая, и, значит, вы наш сотрудник, и только так, а не иначе, хотите вы того или нет. Правда не должна выйти за пределы этого здания. Пока.
Старик, и вправду, оказался великим Горовым. Ещё Петров узнал Председателя, ораторствовавшего вчера во Дворце. Остальных видел впервые — советники какие-то, генералы, учёные… зашифровались в своём ЦОЦе, та ещё контора!
Вводить в курс дела новеньких взялись издалека — с истории вопроса.
Что звёзды начали гаснуть, заметили двести лет назад. Предположили рождение гигантской Чёрной Дыры. Событие не взволновало, ибо далеко, на другом конце Вселенной.
Но процесс шёл столь активно, что вскоре явлению повысили статус, назвав Большим Взрывом. Только рождался там вакуум. Поглощая материю нашей Вселенной, вакуум лишь становился мощнее. Вопросом заинтересовались на уровне правительств; создали интернациональный ЦОЦ — всемирную организацию по изучению данной проблемы; тему засекретили во избежание паники. Случилось это полтора века назад.
Ещё через сто лет стало ясно, что и с Большим Взрывом ошиблись. На самом деле всё куда хуже: мы имеем гравитационное схлопывание Мироздания с рождением в его пучинах ложного вакуума. Наш метастабильный мир туннелировал к состоянию абсолютного минимума энергии. Материя обречена. Галактике «Млечный Путь» — вместе с Землёй — осталось совсем ничего — несколько лет. Ведь схлопывание, как показал расчёт, неслось быстрее скорости света, поэтому видимые пятна — давние, а на самом деле оно уже рядом.
— Над вопросом «как спастись?» бьются не только в ЦОЦе, но и все умные люди, сами того не подозревая. Правильно, Петров, сообразили — через Шары, посредством организации Турниров. Бывает, мозг отдельного индивида сотворяет такое, что не под силу целому институту. И ведь так оно и вышло, оправдал себя поиск по максимально широкой аудитории! А сомневались! Сколько оплеух я… вынес… за пускание средств на ветер, коллеги не дадут соврать. Но не суть, нет времени счёты сводить.
— Шары ЦОЦа тоже погибли, вакуум убил всех. Кроме Ивана… господин Петров, можно и нам называть так ваше творение? Спасибо. Зачем, говорите, столь жестоко? Ну так… десять Лун не заменят одного Солнца, не правда ли? Сильнейший должен был закалиться — и он закалился.
Горов тонко улыбнулся, встал и вышел на середину.
— Впервые, господа, у человечества появилась надежда — привитый Шар! И мы не упустим шанс. Пошлём к чёрту вакуум! — он резко повернулся к окну, седые патлы его взметнулись, словно нимб, сверкающий взгляд буравил пространство. Он сложил пальцы в кукиш и потряс над собой небу. — На-ко, выкуси!
Выплеснув эмоцию, Горов успокоился, вернулся на место и попросил Петрова доложить правлению, что же такое заложено в Иване особенное, что смогло противостоять вакууму.
— Не знаю! — пожал плечами создатель. Он вообще сомневался в умственных способностях окружающих: как может маленький Ванька, пусть и привитый, спасти Вселенную?
И тут же ощутил всплеск отрицательных эмоций, уловил недоуменные взгляды… Человечество гибнет, а этот вздумал в секреты играть!
— Господа, брейк! Я, правда, не знаю. Не смотрел ещё. Иван сам. Сам, понимаете! Могу лишь предположить — изменил массу какого-то из бозонов: то ли Хиггса, а, может, Голдстоуна…
Осторожнее надо с этими господами… Относятся к Шару, как к защитному зонтику. А для него он — сын. В этом отличие. Но заострять не будет, могут понять превратно.