– Могу я узнать, кто вы, милостивый государь, и спросить о цели вашего визита? – дверь отворилась, и перед Дмитрием возник черноволосый слуга средних лет.
– Дмитрий Добролюбов! Мне необходимо видеть Бориса Львовича, он знает меня и, скорее всего, догадается, что привело меня сюда.
– Прошу за мной.
Его оставили в гостиной одного. Тонко позвякивали медными стрелками часы, встроенные в кофейный столик и защищённые листом толстого стекла. Дмитрий так и не смог заставить себя сесть.
Борис Львович вошёл неслышно, его мягкая обувь приглушала звук шагов. Математик протер линзу монокля полой домашнего халата, посмотрел сквозь него на своего гостя.
– Так, молодой человек, успокойтесь, – велел Воробьёв, с неудовольствием его оглядывая. – Немедля! Вы так очевидно беспокоитесь, что волей-неволей кажется, что вы причастны к этой истории.
Борис Львович положил на столик свёрнутые «Новости дня». Механизм продолжал тикать под газетными листами, но звук, казалось, сделался лишь звонче.
– Присядьте, ну же, садитесь сюда, напротив меня. Что за паника? Позвольте поинтересоваться, Дмитрий, а что бы вы предприняли, в таком вот состоянии, если бы не застали меня дома? – мужчина проверял крепление запонок сорочки под рукавами халата.
– Не знаю, ничего уже не знаю, – Добролюбов вконец разорвал ленту на вороте и чуть ли не с мясом выдернул верхнюю пуговицу рубашки. – Я всё никак не могу уложить в голове ваши слова. Я словно жил в нормальном, светлом мире, но вдруг оказался в аду! Интриги, игры власть предержащих, смерть...
– Скорее, вы сбросили очки из цветного замутнённого стекла. Лучше б радовались.
– Не могу. Чему радоваться? – Добролюбов ненадолго замолчал и вдруг сказал решительно: – Я увезу Любу домой.
Математик оставил поправлять манжеты, замер и как-то странно посмотрел ему в глаза.
– А сами что?
– Я?.. Приеду, конечно, я не в силах оставить друга!
– А сестру, значит, бросаете. Или, скорее, отмахиваетесь.
– А почему, – медленно произнёс Добролюбов, натянувшись струной, – вы такое внимание нам оказываете, в частности, – Любе?
– А вот это мне нравится, – проговорил Воробьёв и, довольно улыбаясь, выудил из лежащих на столике газетных листков небольшое письмо, – вы начали рассуждать. Продолжайте в том же духе и посмотрите сюда, – он передал письмо Дмитрию.
– Что это? Я узнаю почерк.
– Написано рукой вашего батюшки. Я уже говорил, что мы с ним хорошие друзья. Он просит помочь вам по мере необходимости. А что до вашей сестры... Она стала одной из участниц особой государственной программы, так сказать.
– А отец... Он знает, как обстоят дела и как... А что с Любой?
Воробьёв кивнул и откинулся на спинку кресла. Тикали часы.
– Знает. Всё знает. И это он предложил включить своё младшее дитя в эту программу, – что-то вроде общего обучения. Знаете ведь, образованию женщин уделяется далеко не такое пристальное внимание, как, я думаю, стоило бы уделить. Но мы исправимся. Вот увидите, молодой человек, как обновлённая Россия поднимет высоко голову! Пока мы только скрыто экспериментируем, пробуем... Но в будущем, в будущем... Да-с, милсдарь, нас ждёт чудесное время. Я надеюсь, – он подался вперёд в доверительном жесте, – я могу рассчитывать на вашу сознательность? Ваша сестра хорошо на вас влияет, вы становитесь собраннее. А это очень кстати. Значит, я могу быть откровенным полностью?
– Да, – глухо проговорил Дмитрий, потрясённый.
– Не обижайтесь, ради Бога, ни на кого. Поймите, когда вы гостили на вражеской территории, доверить вам информацию засекреченную было верхом глупости. Поймите и простите. Но скажите лучше, знаете ли вы особое, практически стратегически важное значение Рязани? Вероятно, нет. Я скажу вам так: что Москва, что Петербург полны иностранных соглядатаев, и дело тут не в несчастных немцах, это всё контроль, неустанный, жёсткий. Видно, кто-то особо умелый вдруг стал очень проницательным, я даже догадываюсь... Впрочем, это-то вам едва ли интересно. Скажу так, мы близки к прорыву. В Рязани очень много сил и времени вкладывали в постройку новых летающих кораблей, небольших, стремительных, – поверьте, я не хвалюсь, первые испытания прошли превосходно! Я лично присутствовал, потому не пустословлю. Но, как вы уже, верно, догадались, об этом пронюхали. Собрание инженеров и математиков, сорванное убийством, планировалось в Петербурге. Почему, вы думаете, его перенесли в Москву?