– Этот мерзкий тип собирается остаться надолго! – почему-то шёпотом произнёс Дмитрий. – Подожди, я проверю Любу.
Люба сидела на кровати, кутаясь в платок. Одинокая свечка озаряла её руки и колено, свет блестел искорками в волосах и металлических нитях её тонкой накидки. Добролюбов присел на краешек кровати и погладил девушку по голове, а она смотрела в пустоту, не шевелясь. Она всё прекрасно чувствовала.
Когда Дмитрий вернулся к Грегу, тот стоял у окна в той же позе и лишь слегка двинулся, обернувшись к нему.
– Как она?
– Думаю, не сможет уснуть.
Грег помолчал.
– Может, это к лучшему.
– Ты считаешь, он может вдруг... напасть? Зачем? Он же только наблюдает... Постой, а кто он такой есть?
Грохот. Яркая вспышка успела полоснуть руку Грега, когда он опускал край портьеры. Волосы Фортресса были ещё совсем влажные, с тёмных кончиков за ворот падали дождевые капли.
– Разведка Великобритании. Об этом я тоже слышал. Знаешь, – Грег с силой и гневом сжал кулаки, – я был так... так взбешён, меня всего трясло! Я знал, знал, что не всё в порядке в мире, между нашими странами, но я даже не мог представить такую подлость. Ты помнишь, когда скончался Алексей Князевский?
– Да, конечно, это был величайший физик, это он же разработал эту свою великолепную схему, схему Князевского. Он так рано умер, я слышал болезнь свалила его за пару дней, а ему и сорока не было.
– Он не сам умер.
Дмитрий почувствовал, как его живот скрутило болью, страхом. Он попятился, взялся за спинку стула.
– Что ты хочешь сказать, как это – не сам? Что ты слышал?
– Это уже не услышал. Когда меня ввели в кабинет этого... скользкого угря, Стенсона, я набрался смелости и заглянул в бумаги. Его не было, он разбирался с письмом деда, я был один, они даже не подумали, что я буду смотреть в ящики стола: руки были скованы. Но скованы не за спиной, и я смог посмотреть пару отчетов и даже один старый донос. Так и узнал. Биологическое оружие.
– Но Англия всегда выступала против таких разработок! – воскликнул Добролюбов, но опомнился, сказал уже тише: – Как это возможно?
– А вот так, тайно. Я слышал тут поговорку: не пойман – не вор. Не поговорка, а истина. Эта истина меня так испугала, что я не в силах был продолжить поиски. Я сел на уготованный для меня стул и ждал, когда он войдёт. Когда станет говорить о гражданской сознательности, когда предложит подписать ещё эти... Жаль, я мог бы ещё что-то узнать.
– Не кори себя, – Дмитрий дружественно похлопал по его плечу. – Но почему его решили... Почему именно его?! Он был гуманистом, благородным человеком.
– Я так понял, из-за новых проектов. Да, величайший ум! Но что-то в его замыслах было противно Великобритании, и он стал жертвой, олицетворением угрозы... А вот теперь убивают англичан. И немцы тут же!
Дмитрий мог сказать ему про рязанские заводы, про новый прорыв в сфере воздушных машин. Он мог сказать, но не сказал. Так они и просидели половину ночи, изредка поглядывая в окно, их почти сморила усталость, но бодрость и мужество обуяли их, когда преследователь докурил очередную сигару, поёжился и пошёл вверх по улице, – как им показалось, к своей машине.
– Пойдём за ним! – вдруг возбуждённо заговорил Грег, схватив Добролюбова за руку. – Быстрее, Дмитрий!
– Что ты... что ты хочешь сделать?
– Защитить невинных друзей!
Добролюбов зашёл к сестре, увидел её ровную спинку, напряженно расправленные плечи. Она сидела за столом.
– Люба! Мой друг, мой свет, не выходи никуда, слышишь? Сиди тихо, постарайся не спать. Мы... мы должны уйти.
Она только головку повернула. Ему почудилось, что её плечи дрожат.
– Дмитрий!
Добролюбов выскочил вон. Молодые люди не ждали лифта, бросились к лестнице. Снаружи ещё царила кромешная тьма, гроза поутихла, но не окончила заливать улицы ночным ливнем. Грег на ходу надевал просохшую одежду, лишь затем, чтобы тотчас заново её намочить. Но едва ли два друга думали о такой мелочи, они искали глазами преследователя, сами объявив себя охотниками. Друзья воспользовались машиной Добролюбова, ведь Грег оставил свой транспорт в узких дворовых улочках.
«А Воробьёв, – думал Дмитрий, выворачивая руль, – был прав! И опасность грозит нам великая. Это может привести к войне, самой настоящей, страшной войне. Люба в опасности. Но почему, почему же я привёз её сюда?! Остолоп! Дуралей!»
А вслух сказал:
– Нам нельзя приближаться к нему, но я боюсь его потерять. Ты видишь его?