– Пойдём, расскажи о своих наблюдениях и впечатлениях. До ужина ещё нескоро.
– А где же мать, где Любаша?
– Любу ты пока не трогай, чай, не дурака валяет, а мать... ну что – мать?.. На вечерней службе она. Потом поздороваешься.
За ужином сын восторженно рассказывал отцу о новых друзьях, о Лондоне, об огромных секторах промышленных районов, о небольших современнейших машинах, что несмотря на свои размеры во многих положительных качествах выделялись большей скоростью передвижения, куда большей, чем крупные тяжелые модели в Петербурге. Упомянул о мечте многих и многих: о создании искусственного человека, такой вот машины человеческого вида, что можно наделить разумом и чувствами. По мере того, как он делился с отцом своими идеями, Николай Андреевич всё больше мрачнел, и вскоре глядел на сына уже совсем грозно.
– Это облегчит тяготы производства! Конечно, потребуется много времени и сил, но в Лондоне только об этом и говорят. Ты только представь перспективы таких открытий и новых путей развития!
– Да, а ещё представляю безработицу. Если на смену людям придут машины, люди окажутся не нужны. И что сделают чиновники, – начнут выдавать пособие безработным? Едва ли, – заговорил Николай Андреевич, непрестанно постукивая ногтём по пуговке полосатого жилета. – Дмитрий, ты восторгаешься тем, чем восторгаться не следует. Да и эти... англичане, выдумщики... Не нравятся мне они. Даже французы выглядят куда приличнее рядом с этими хитрецами. Нет, ты послушай меня, не надо перебивать. Англичане большие лицемеры, да, милсдарь, да! Не обманывайся любезными оборотами и этим оскалом искренности. Нас, любого нашего брата, не любят за рубежом. Сильная Россия не нужна никому, англичанам же мы как кость в горле. Я недоволен твоими знакомствами.
– Ты плохо знаешь этих людей. Мой друг, Грег, честен и добр, да он просто рыцарь из старых преданий!
Добролюбов-отец тяжело вздохнул.
– Даже если и есть один такой доблестный человек, Дмитрий, это просто исключение одного большого и мерзкого правила. Надеюсь, ты не обманываешься, мой мальчик, – и он горько покачал темноволосой головой. Затем взглянул на настольные часы и хлопнул ладонями по подлокотникам кресла:
– Сходи к Любе. Уверен, ты хочешь поговорить с ней без строгого материнского надзора. А мы с тобой продолжим после ужина. Ступай.
Едва ли какой брат любил свою сестру так же сильно, как Дмитрий любил Любашу. Это то милое крылатое чувство, что не давало покою душе, а мыслями заставляло возвращаться к перу и листу бумаги, чтобы поддерживать крепчающую связь людей единокровных. Любовь Николаевну нельзя было не любить. Это было существо высшего порядка, ангел нежный, отрада этого дома. Дмитрий встал и поспешил наверх, по скрипящей лестнице. По пути встретил Агафью, что нянчила его когда-то и теперь всецело отдавала себя Любушке, и радостно обнялся со старушкой. И уже в состоянии почти что эйфории (а если бы не предрассудки отца, то оно уже охватило бы его целиком) постучал в дверь и робко заглянул внутрь.
– А вот и я, мой добрый друг!
Если Дмитрий Николаевич вызывал в окружающих бессознательное чувство симпатии, то сестра его, это очаровательнейшее создание, заставляла людей испытывать подъем в душе всего самого человечного, всего самого прекрасного, что только может эта душа вмещать в себя. Будучи невысокой, она казалась миниатюрной, хотя хрупкость её фигуры была обязана корсету под лёгким летним платьем, а вовсе не тонкой кости, но плавные изгибы плеч, мягкие линии рук сглаживали общий силуэт, создавая яркий пример женственности. Счастливо распахнутые голубые глаза, узкий розовый рот и нежный овал лица в обрамлении темного золота волос довершали ее пленительный образ.
При виде Дмитрия Люба всплеснула руками.
– Мой милый брат, когда ты приехал?
Молодой человек подошёл к софе и осторожно отодвинул протез, чтобы усесться поближе к сестре.
– Это та самая новая ножка? – сказал он, наконец прижимая к себе тёплую нежную Любу.
– Одна из. Папенька купил ещё две, ты знаешь, они ровно такие, как я и хотела.
– Не много ли? И все съёмные наверняка. Любонька, не хочешь сделать... операцию?
Она в нерешительности отвела взгляд. Маленькая золотая девочка – калека с детских лет. Дмитрий ещё помнил, как носил её на спине, совсем лёгкую, неспособную передвигаться свободно самостоятельно. У его сестры с рождения имелся уродливый дефект ноги, которую позже удалили из-за начавшего прогрессировать некроза. Милому ребёнку пришлось привыкать к тяжёлому протезу, который всё же был лучше колясок.