После такого странного вечера Любушка была сама не своя, а сборы были столь всеобъемлющи, что Дмитрий встревожился: с таким грузом они и на Рязанский вокзал не прибудут. Он всячески пытался убедить мать и сестру в своём намерении обновить весь Любин гардероб. Он решил сделать из неё красавицу, звезду, такую редкую для развитых городов искорку с рязанского синего неба. Все московские красавицы будут меркнуть рядом с нею. Люба бледнела и отводила взгляд, в котором чувствовалось волнение или даже страх.
Через неделю приятной духу размеренной жизни Гришка заново заводил машину и грузил в неё два тяжеленных продолговатых чемодана с новыми протезами и совсем небольшой третий, с личными вещами Любы. Софья Павловна заливалась слезами и наказывала Любушке читать все утренние и вечерние молитвы и быть почтительной и робкой. Что до Николая Андреевича, тот был молчалив и серьёзен. Сдержанно попрощался он со своими детьми и велел возвращаться сразу после исполнения всех планов. Гришка проводил их, бережно погрузил ценнейшие чемоданы Добролюбовой в купе и стоял на станции очень долго; брат и сестра разглядывали его удаляющуюся фигуру в окне, а позже Дмитрий рассказывал Любе о модных тенденциях, – о платьях с разрезами, беззастенчиво демонстрирующих ноги почти что до самого колена, о французских нагруженных деталями корсетах, что носили поверх одежды. Обещал, что и у Любоньки вскоре будут все эти чудесные вещи. Добролюбова скованно отвечала скромными отказами.
Настоящей неожиданностью для Дмитрия Николаевича стало появление Грега Фортресса, ожидавшего их прибытия почти с самого утра, хотя в письме он никак не дал об этом знать. Добролюбов представил другу сестру, и заметил, как в глазах англичанина вспыхнули восхищение и удивление, как он любезно начал ухаживать за ней, интересуясь её самочувствием и предлагая свою помощь в качестве носильщика. Это было мило и даже забавно из-за жуткого британского акцента, а Любу такое внимание смущало настолько, что все время, пока они втроем шли от перрона и далее – через здание вокзала, девушка непроизвольно держалась за широкой спиной брата в попытке заслониться. Грег пригласил их в арендованную машину, обещая сопровождать Добролюбовых весь день, и первым, что Дмитрий решил посетить, стал обувной салончик. Выбор такой он сделал намеренно: в процессе примерки, когда молодые люди ожидали Любу за ширмами и обувными стендами, он напомнил своему другу о проблеме его горячо любимой сестры.
– Разумеется, мой друг, – уверил его Фортресс, – я окажу любую посильную помощь, какую только смогу. Ах, я знал, что ты не обманывал меня, но и представить не мог, что твоя сестра так мила! Этот прелестный облик! Это лицо мадонны, невинное и прекрасное!
Дмитрий невольно представил себе возможный союз Грега и Любушки, и ощутил целый вихрь эмоций, самых разнообразных и противоречивых. Люба, тем временем, не имея представления о том, что творилось в его душе, примеряла туфельки, – всякий раз поправляя подъем протеза, выходила из-за ширмы, смущенно приподнимая юбки и демонстрируя изящную обувь на небольшой ножке. За обувью последовали платья, заколки, цепочки, ленты, все эти атласно-блестящие, кофейные, полосатые, цвета ржавчины... Только и успевай хватать! Машина Грега всё полнилась, стремилась прижаться извилистым трубчатым пузом к каменной дороге. В салоне было жарко; они все взмокли в этом царстве духоты, и хоть солнце постоянно скрывалось за свинцовыми выхлопами труб, было невыносимо продолжать покупки и дальше. Люба чувствовала себя ужасно, задыхалась этим промышленным воздухом, а потому молодые люди решили выдержать небольшую паузу и отдохнуть в гостинице, принявшей английских и французских инженеров и механиков.
– А что же научные деятели Германии?
Грег прервался, побарабанил пальцами по туго обтянутому кожей рулю. Они попали в ужаснейшую дымную пробку. Англичанин не любил обманывать. Истинный джентльмен, он кашлянул, отгоняя взмахом ладони облако густого пара, и заговорил тихо и недовольно, всё так же по-нелепому косноязычно, на русском, чтобы не обидеть Любу, с малолетства изучавшую только французский.
– Это досадно, Дмитрий, я не одобряю таких политических игр. Немцы очень упорны, и в этом своём упорстве начали гонку технологий, которая так насторожила Европу и Великобританию, даже далёкую Америку, – в частности, они замахнулись на реорганизацию флота... Мои соотечественники, – ещё тише продолжил Грег, – совсем этому не рады. Германия бросает вызов первенству, если так можно высказаться. И развивает вооружение. Сейчас Германия находится под большим давлением, мировое сообщество ввело множественные запреты. Поэтому на этой встрече не жди фон Майера или Каратеодори. Зато совершенно внезапно прибыли люди, казалось бы, далёкие от науки.
– Кто такие? – Дмитрий чуть привстал и посмотрел вперёд, щуря глаза. – Кажется, постепенно редеют. Скоро двинемся.
– Ты понимаешь, знатные интересующиеся всегда окружали учёный свет, но есть среди них и мерзавцы... Да, вижу... Мисс, потерпите, сейчас качнёт, но мы недалеко уже, – он дёрнул рычаг и обратился к Добролюбову в прежнем тоне, – взять хотя бы этого Тейлора.
– Тейлор? Мне не доводилось ранее слышать этого имени.
– Джон Тейлор. Скрытная личность, крайне неприятная. Его образ мышления... я не преувеличу, если скажу, что его не выносят многие. Я видел его сегодня утром во дворе гостиницы, – ужасное соседство, скажу я вам.
Люба на заднем сидении была бледнее полотна.
– Любаша, не принимай так близко к сердцу.
– Прошу прощения, мисс, вам абсолютно нечего бояться. Для нас будет честью защитить вас от любой угрозы.
Как и предсказывал Дмитрий, дорога постепенно освободилась, утомительное стояние сменилось оживленным движением, а потому очень скоро машина въехала во внутренний дворик гостиницы, построенной из нарядного яркого кирпича и контрастирующих элементов из белого камня, обрамляющих окна и двери, а так же углы здания п-образной формы. Они зашли внутрь, прогибаясь под весом сумок и коробок.
– Ты уверен, мой друг, что мы можем тебя потеснить? Поверь, мне так неловко.
– Мне это вовсе не трудно. Я даже рад вам услужить, вы заберёте это после того, как обживётесь и прочувствуете эту городскую жизнь... Ах, вот этот проходимец... Не будем задерживаться, дорогая мисс, пройдёмте сразу наверх.
Тейлор беседовал с каким-то пожилым господином в лобби, сжимая в руках свой высокий цилиндр с повязанной у основания атласной алой лентой, изумительно яркой. Любовь Николаевна до того разволновалась, что стала заметна её слегка неестественная походка, – обычно она была очень осторожна и двигалась медленно, но изящно, никто бы и подумать не мог о протезе под пышными юбками. Теперь же ритм сбился, она шла, чуть припадая на одну сторону, и был отчетливо слышен тяжёлый стук металлической ноги по ковру. Грег провёл их по коридору, что распахнутыми окнами выходил во дворик. Быстро темнело, и уже зажигали фонари, хотя час поздним не был. Любовь Николаевна, смущенно-тихая, попросила принести один из протезов – крепление старого приносило ей мучение.
В лобби Тейлора друзья уже не встретили.
– А что же здесь так пусто, мой дорогой Грег? Ты говорил, вы поселились тут почти что всем своим сообществом.
– Старые джентльмены заперлись в своих комнатах или гуляют по вечерней Москве. Наверняка кто-то уже даже лёг спать.
Они забрали ещё несколько коробок со шляпками, прежде оставленных в холле, самых объемных и громоздких, принесли Любушке указанный протез и тактично удалились, позволив ей в уединении окончить замену. В коридоре ещё было темно, но на улице Москва разгорелась огнями, запылала, освещая своё нутро. Молодые люди не спешили подниматься наверх, выжидали время, прихватив ещё объёмную коробку с нарядным платьем, последнее, что решили оставить Фортрессу. Говорили о грядущем вечере, о людях, что непременно будут, и о тех, кто присутствовать не сможет.
Друзей прервал странный хлопок, совсем негромкий, но неестественный. Сперва они не придали этому значения, но позже раздался истошный женский крик. Они, взволнованные, забежали внутрь, прислушались. Крик женщины оборвался, но тут же сменивший его ропот множества встревоженных голосов заставил их повернуть в противоположное от комнат Грега крыло. В открывшемся их взорам коридоре несколько человек, держа зажжённые канделябры, склонились на телом, нелепо распластавшимся на ковре.
Они подошли ближе к столпившимся людям и узнали в убитом Тейлора. Часть лица мужчины была жутко изуродована, по двери и стене стекали небольшими струйками кровавые кляксы. Рядом с телом лежал несчастный истоптанный цилиндр с яркой алой лентой.