– Любовь Николаевна, вы ли это? Я рад, рад, позвольте вашу руку... Ах, а ваше лицо мне кажется знакомым. Ужель вы старший сын Николая Добролюбова?
– Вы верно заметили, это я. Но позвольте, откуда вы?..
– Это не фокус, дорогой мой Дмитрий Николаевич, я знаю вашего батюшку, очень хорошо знаю. В конце концов, много лет назад я окончил физико-математический факультет Рязанского университета. Да, а время летит... полёт его стремителен, – взгляд Бориса Львовича стал мягче, рассеяннее, но тут же он взял себя в руки: – А с вашей милой сестрой я встретился примерно год назад, если мне не изменяет память. Что скажете, Любовь Николаевна?
– Да. Я очень рада видеть вас в добром здравии. Но зачем вы здесь?
Воробьёв взглянул на закрытые ворота, затем чуть качнул головой в сторону, приглашая собеседников проследовать за ним, и неспешно направился вверх по улице, подальше от толпы. Брат и сестра не отставали от него ни на шаг.
– Как можно было подумать, что подобное событие не привлечёт внимания? Меня больше беспокоит ваше желание оказаться по ту вон сторону ограды, – Борис Львович указал концом трости на молчаливо возвышающуюся позади них гостиницу. Дмитрий, обрадованный некоему заочному знакомству с таким умным человеком, рассказал в деталях и красках об их неожиданном свидетельстве этого происшествия, рассказал о несправедливо обвинённом Греге и о желании ему помочь. Но надежды на помощь учёного мужа не оправдались: Воробьёв недовольно сжал губы, нахмурился.
– И думать забудьте, молодой человек. Нет и нет, если только вы не желаете беды и себе, и вашей сестре, и родителям, всей России!
– Но почему? – не понимал Дмитрий.
– А я вам объясню: одно малейшее подозрение в том, что за этим преступлением стоит хоть какой вам угодно русский человек, и всё пропало! Конец всем добрым отношениям Российской империи и Запада. Вы хотите, чтобы пример с Германией повторился? Нет уж, милостивый государь, от этого будет больше вреда, чем пользы. Вы своим дружеским беспокойством навредите целой стране, целой нации!
Дмитрий не мог поверить услышанному, настолько всё сказанное было грозным и пугающим, но, главное, несправедливым!
– Задержали невиновного человека! Как я могу называться его другом, если не вступлюсь за него?
– Сможете, а еще будете называться осторожным и мудрым, поверьте. Кроме того, я не советую, как вы сказали, вовсе не вступаться за этого юношу. Вступитесь, если вас потревожит следствие, но не раньше, никоим образом. Кроме того, вы мало информированы о сложившейся ситуации и слишком вспыльчивы.
– Но что же делать?
Воробьёв остановился, в задумчивости огладил медный узорный набалдашник трости, имевший вид крупного дирижабля, искусно выполненного.
– Я мог бы вам помочь, – так сказать, по старому знакомству с вашим батюшкой. Ваш несчастный друг не сможет стать проводником для вас на предстоящем вечере. Но я там буду, и я мог бы взять вас с собой как своих спутников. Возможно, среди незадержанных англичан и редких французов вы узнаете что-нибудь.
Дмитрий ухватился за это предложение как за спасительную соломинку, он просто не мог бездействовать в такой ситуации, это противоречило его натуре. Как он мог бросить человека, который столько раз приходил ему на помощь, который познакомил его с новой страной и новыми порядками? Едва слышный намёк Воробьева стал для Дмитрия руководством к действию, и он не собирался его упускать.
– Значит, мы условились. Будьте готовы к указанному времени. Но взамен я прошу вас: будьте благоразумны, – Воробьёв вытянул из кармана часы на цепи, степенно кивнул головой, прощаясь, и направился, по-видимому, к своей машине.
– Борис Львович, постойте! – нагнал математика Добролюбов. – Вам правда кажется, что Россию могут... сильно ограничить? Но если примерно наказать преступника, выдать его...
– И что же выйдет? Нет-нет, Англия и Америка непрестанно ищут малейший повод заточить нашу родину в оковы. Более того, всё это, с позволения сказать, происшествие может оказаться прекрасно разыгранным действом, чтобы бросить на нас тень. И, Дмитрий, разговаривать об этом здесь весьма и весьма неумно. Продолжим позже.
Добролюбов смотрел ему вслед. Любушка стояла рядом, крепко держа руку брата.
– Значит, завтра? – спросила она. Дмитрию почудилась жесткость в её голосе. Он посмотрел вниз, увидел её серьёзное лицо.