Я гляжу на Мисс Акацию, надеясь, что хоть чем-нибудь понравился ей.
Она отвечает на мой взгляд озорной улыбкой воровки конфет.
— Это все?
— ?
— Ну и прекрасно. Правда, я ничего не разглядела, но, кажется, было забавно, поздравляю! А я и не знала, что вы тут выступаете… браво, браво!
— Спасибо. А мои очки… Вы их не примеряли?
— Примеряла, но все они либо погнуты, либо разбиты…
— Верно, я ведь нарочно подбирал такие, чтобы вы могли их носить, не боясь сломать.
— А вы думаете, я не ношу очков из страха их сломать?
— О нет…
Она испускает коротенький смешок, легкий, как перезвон рассыпанных по ксилофону бусинок.
— Конечная остановка, просьба освободить вагоны! — кричит хозяйка своим скрипучим страусиным голосом.
Маленькая певица встает и прощается со мной еле заметным жестом. Ее изящно выгнутая тень увенчана пышной копной волос. Мне безумно хочется произвести на нее хоть какое-то впечатление, но вместе с тем я почти доволен, что она не разглядела мое деревянное сердце. И хотя я продолжаю мечтать о солнце во тьме, старуха Бригитта все же разбудила во мне прежних демонов. Черепаший панцирь — даже самый крепкий на свете — иногда размягчается в муках бессонницы.
А ее туфельки тем временем звонко постукивают, унося вдаль свою владелицу. Я упиваюсь этим звуком — вплоть до того мгновения, когда маленькая певица с размаху ударяется головой о дверной косяк у выхода. Все хохочут, и никто не спешит ей на помощь. Она шатается, как пьянчужка — нарядно одетая пьянчужка, — потом исчезает за дверью.
Тем временем Бригитта Хейм начинает «разбор полетов», то бишь моего выступления; я пропускаю ее оценки мимо ушей, хотя, по-моему, в какой-то момент она произнесла слово «платить».
Мне не терпится увидеть Мельеса и все ему рассказать. По дороге, сунув руку в карман, я нащупываю там скатанную в комочек бумажку.
Мне не нужны очки, чтобы увидеть, как здорово обкатан твой номер. Наверное, твое расписание свиданий не уместится и в дюжине записных книжек. Сможешь ли ты найти там местечко, чтобы вписать мое имя?
Я показываю записку моему часовщику-иллюзионисту, мастеру сердечных дел. Он читает ее между двумя карточными фокусами.
— Хм… Ну, ясно… Твоя Мисс Акация устроена не так, как другие певички, которых я знал, она не зациклена на собственной персоне. И, видно, даже не очень осознает силу своего очарования — что, кстати, и составляет главную его часть. С другой стороны, она увидела и оценила твой номер. Теперь наступил решающий момент — ты должен идти ва-банк. Помни: она не считает себя такой обольстительной, какая есть на самом деле. Так воспользуйся этим!
Я пробираюсь к ее гримерке и в свой черед сую записку ей под дверь:
Ровно в полночь за «Поездом призраков». Наденьте очки, чтобы не наткнуться на луну, и ждите меня. Обещаю не смотреть на вас сразу, чтобы вы успели их снять.
— Anda, hombre![14] Anda! Настал час показать ей твое сердце! — твердит Мельес.
— Я боюсь напугать ее своими стрелками и всей этой механикой. Как подумаю, что она меня отвергнет, жутко становится… Ты понимаешь, сколько времени я об этом мечтал?!
— А ты покажи ей свое настоящее сердце. Вспомни, что я тебе говорил: это единственно возможный путь любовной магии. Если она увидит твое настоящее сердце, никакие часы ее уже не испугают, поверь мне!
Пока я дожидаюсь полуночи, словно Рождества Амура, мне на плечо садится ощипанный голубь Луны. На сей раз, письмо не пропало, и я разворачиваю его, задыхаясь от нетерпения.
Мой милый Джек,
мы надеемся, что ты справляешься с трудностями и заботишься о своем здоровье. Но придется тебе потерпеть и не возвращаться пока домой из-за полиции.