Салем потер лоб. Как гиноид может принимать такие решения? Возможно, он ошибся в ее программировании?
- Вы требуете от объекта, который не приспособлен для данного действия, невозможного, - продолжала она, - попробуйте заставить рыбу летать, а цветок ходить. От каждого объекта возможно требовать только то, для чего он был создан в цепочке эволюции. Ты хочешь сострадания, игнорируя полностью причину его появления и последствия.
- Я лишь хочу доказать, что оно возможно и является звеном в системе эволюции, А‑316, и ты мне в этом поможешь.
- Если бы люди обладали другими органами чувств для познания, то, возможно, ты бы имел понятие о совершенно других вещах, которые тебе сейчас недоступны.
- Помолчи, пожалуйста, - Салем вскипел.
Как гиноид, сроком жизни всего мгновение по сравнению с продолжительностью его жизни, может учить его?
- Что ж, будем продолжать, - произнес он уже спокойнее, - на сегодня достаточно. Пойдем, А-316.
Девушка встала и проследовала за ним к выходу из лаборатории.
Дни сменялись неделями. Тесты, задачи, запахи, музыка. Звуки смеха, рыданий, ярости, отчаянья, пылких признаний, ласковые и нежные слова. Палитра цветов, дождь, радуга, солнце, звезды, лунные дорожки на озере. Гиноид положительно реагировала на красоту, восторгалась чудесами природы, откликалась на созидательные эмоции, но полностью отсутствовала какая-либо реакция на боль, страдания, смерть. Скорее она относилась к ним скептически, как к бесполезной трате времени. Как к чему-то ни на что не похожему. В своем проекте Салем хотел обучить робота не только восхищаться красотой, но и сочувствовать, сострадать тяготам лишения, боли и невзгодам, постигающим живых существ, побудить в ней желание помочь им. Но ничего толком не выходило. Реакция на положительное имела место быть; на отрицательное - не существовала. Ученый опустил свой лоб на замок из пальцев. «Неужели в аутентичном мире нет сочувствия? - задавался он вопросом, в который раз вспоминая их диалог. - Неужели это так естественно, отсутствие взаимопомощи, отсутствие желания помочь, лишь добить умирающего?».
- Я словно бы забыл поставить эмоциональное зеркало, и сигнал идет в одну сторону. Не может же она? Как Жанна - вдруг вспыхнуло имя жены, - нет, это фантазии, - отмахнулся он.
- А-316, что ты есть?
- Я гиноид, имя А-316.
- Чего ты хочешь? У тебя есть свои желания?
- Я хочу видеть в этом мире красоту, стабильность, порядок, - повторила гиноид. - Ранее я уже говорила об этом.
- Но как ты можешь игнорировать составляющие этого мира? Как можно игнорировать смерть, разрушение?
- Это ни на что не похоже, - ответила она, - не похоже.
- Но ты не можешь отрицать того, что является частью нашей жизни, - вновь гнул свою линию Салем.
- Это является частью вашей жизни, но не моей. Люди слишком погрязли в удовлетворении своих амбиций. Вы отказываетесь от созидания, стремясь разрушить все в угоду тщеславия и желания власти. Вы боитесь. Мне же неведом страх. Разве тебе не приятно впитывать капли теплого дождя всей поверхностью своей кожи, лежа в ароматной свежей траве? Подставлять лицо согревающему солнцу, любоваться радугой, слышать щебетание птиц, находясь в объятиях другого человека?
Салем глянул на нее исподлобья и тут же подумал, что глупо обижаться на робота. Да что она знает о его жизни.
- Но что ты предпримешь, если я, например, буду умирать?
- Ты смертен, Салем, ничего. Я не в силах продлить срок твоего существования.
Салем вскочил, подбежал к роботу и отключил гиноида. Разговоры с ней были краткими и всегда сводились к одному и тому же. Только красота и только порядок. Нет жестокости, а, следовательно, нет жалости. Этого для гиноида словно не существовало. Все это человеческие пороки, разрушающие стабильность настоящего мира.
Уставший, выбившись из сил, он с трудом дошел до кровати. Утомление давало о себе знать. Сон не шел, напряженный мозг требовал разрядки. Пара таблеток снотворного и через пять минут глаза сомкнулись, погружая Салема в новый мираж.
Она приблизилась близко-близко, обдавая дыханием его лицо, от которого он и проснулся.
- Жанна, - уже не удивился он. - Ты.
Перламутрово-серые глаза при свете ночника с интересом заглядывали в его глаза, отходящие ото сна. Она наклонилась ближе. Между их губами оставалась пара миллиметров, и он уже чувствовал исходящее от них тепло. Салем потянулся с привычной легкостью, требуя прикосновения. Но она отстранилась, легко, как дуновение ветра.
- Постой, - только и успел выговорить он.
- Ты не справишься один, тебе нужен помощник.
- Помощник?
- Ты не справишься один. Ты не справился бы один тогда. Я... Я... - с последними словами тень растаяла.