Воспоминания Н.С. Хрущева, при всей их неоспоримой важности (особенно это касается их полного варианта, публиковавшегося в 1989 - 1990 гг. в журнале "Вопросы истории"), замечательны прежде всего иллюстрацией того, насколько даже Хрущев, являясь с конца 1930-х гг. членом Политбюро, был далек от реальных механизмов власти и потому имел о многом весьма смутное представление, никак не соответствовавшее его месту в партийной иерархии того времени. Возможно, существует и другой вариант объяснения, что он сознательно обошел вопросы механизма власти, так как по сути они оставались неизменными и во время его пребывания на посту Первого секретаря ЦК КПСС.
Мало информации о действительной практике принятия решений во времена Сталина содержат и воспоминания А.И. Микояна. Фактически его высказывание на эту тему: “Все мы были тогда мерзавцами” осталось нераскрытым[88]. Более того, по вине или составителя, или издательства “Вагриус” допущено принципиальное искажение сведений О.Г. Шатуновской о количестве репрессированных за 1934 – 1941 гг., которые она от имени КПК получила из КГБ. В тексте книги говорится, что за эти годы “расстреляно было около 1 млн (а не 7!) чел., а репрессировано еще более 18,5 млн”[89].
Из воспоминаний лиц, часто и неформально общавшихся со Сталиным, прошедших ГУЛАГ и уцелевших, в качестве примера можно привести воспоминания бывшего редактора "Известий" И.М. Гронского, который, однако, счел возможным также ограничиться минимумом свидетельств о том, как в действительности осуществлялась тогда власть. Конечно, мог бы немало рассказать Поскребышев, бессменно до 1952 г. (фактически до самой смерти Сталина) возглавлявший Особый сектор ЦК КПСС. Этот человек пережил и ХХ съезд, и время правления Хрущева и умер естественной смертью в 1965 г. Однако сам Поскребышев воспоминаний не писал, а Ф. Чуева на него не нашлось. Даже если бы и нашелся, еще неясно, согласился ли бы он что-нибудь рассказать, судя по публикации Л. Шкерина в журнале "Литературный Казахстан", в которой говорилось об эпизоде, когда он прямо задал вопрос бывшему помощнику Сталина: “"Поскребышев ...опасливо оглянулся по сторонам и, снизив голос, сказал:"Сколько мне известно, старух не расстреливали. Был слух, пускали в дело яд." Еще оглянулся и добавил:"А касательно Марии Ильиничны, я такому слуху не верю. Она, думаю, скоропостижно, как в газетах написано"”[90].
- Особое значение для изучения механизма сталинской власти имеют сохранившиеся в литературе разрозненные свидетельства о широко распространенной, особенно в 1930-е гг. практике проведения неформальных заседаний у Сталина, которые не стенографировались и не протоколировались. Скрытность его отмечали многие. Вот, к примеру, свидетельство Д.Т. Шепилова: “Сталин вообще не любил, когда записывали его слова”. Он же запомнил сказанные по этому поводу слова самого Сталина: “Я тоже никогда не пользуюсь стенографисткой. Не могу работать, когда она тут торчит”[91]. Предмет повышенной конспирации в те годы составляли военные вопросы и вопросы развертывания массового террора. Вот несколько характерных свидетельств о военных заседаниях, которые проводились у Сталина, и неразглашение сведений о которых составляло предмет его особой заботы. Референт Сталина генерал-полковник авиации А.С. Яковлев: "На совещаниях у Сталина в узком кругу не было стенографисток, секретарей, не велось каких-либо протокольных записей". Маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов, нарком вооружения в годы войны: "На заседаниях и совещаниях, которые проводил Сталин, обсуждение и принятие по ним решений осуществлялось нередко без протокольных записей, а часто и без соответствующего оформления решений". Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, заместитель Верховного главнокомандующего в годы войны: "Многие политические, военные, общегосударственные вопросы обсуждались и решались не только на официальных заседаниях Политбюро ЦК и в Секретариате ЦК, но и вечером за обедом на квартире или на даче И.В. Сталина, где обычно присутствовали наиболее близкие ему члены Политбюро". Генерал-полковник Б.Л. Ванников, нарком боеприпасов:"На заседаниях и совещаниях у Сталина существовала практика - обсуждать вопросы и принимать по ним решения нередко без протокольных записей... Отсюда ясно, что освещение многих событий только по документам недостаточно и неполно, а в ряде случаев и неточно"[92].