Андрей Валентинов, Генри Лайон Олди
Алюмен, книга первая: Механизм Времени
С благодарностью посвящается Виктору Гюго, Александру Дюма, Жюлю Верну, Роберту Льюису Стивенсону, Чарльзу Диккенсу – титанам, на чьих плечах мы стояли...
Увертюра [1]
Я – обезумевший в лесу Предвечных Числ!
Вы тексты от каких затерянных страниц?
Остатки от какой разрушенной вселенной?
Ваш отвлеченный взор, взор глаза без ресниц, —
Гвоздь, проходящий в сталь, меч, острый неизменно!
От ваших пристаней кто вдаль не отплывал?
Но гибли все ладьи о зубья тайных скал.
1. Allegro
И убийца не раз являлся ей в снах!
Огюст Шевалье достал свои пистолеты.
Тяжелый футляр из палисандра, бронзовые нашлепки по углам. Черная точка замочной скважины; чуть левее – авторский знак в круге. «Гастинн-Ренетт» – из лучших, надежнее изделий соотечественника Бутэ и англичанина Ментона. Открывать не стал – внутри все было в полном порядке. Почищено, смазано, проверено. Порох на месте, в медной пороховнице, и шомпола, и пули. На прошлой неделе выпал свободный вечер, и Огюст, сам не зная зачем, решил заняться личным оружием. Сходил в лавку за маслом, освободил стол от книг, надел старую рубаху, чтобы не жалеть о пятнах.
Словно чувствовал...
Пистолеты пристроились на вчерашней «Шаривари», поверх недочитанной статьи. Тогда, сутки назад, он успел пробежать глазами пару абзацев, и в дверь постучали. Хозяйский сын, просунув конопатый нос в щель, весело крикнул:
– К вам пришли, господин Шевалье!
Огюст с недовольством поморщился, отложил газету, прикинул, кто это мог быть, не из канцелярии ли Университета... О статье вспомнил лишь сегодня, когда палисандровый футляр лег на заголовок: «Сена кишит трупами!»
Какая гадость!
Статья рассказывала о сенсации – о ней не первую неделю шумел «светский Париж». «Нельская башня», великий, оглушающий спектакль театра Порт-Сен-Мартен. Маг сцены Бокаж и Мадемуазель Жорж, романтическая трагедия, леденящий ужас Средневековья. «...И убийца не раз являлся ей в снах!» Таинственные авторы: никому не ведомый «Ф. Гайарде» и три звездочки, долженствующие обозначать самого...
О-о-о!
Спектакль был отвратителен. Мадемуазель Жорж играла плохо. «Три звездочки», сиречь Александр Дюма (секрет Полишинеля! О-о-о!), оказался не в ударе. Но дело не только в таланте и старании. Огюст Шевалье ненавидел все «романтическое». Черный плащ, черное перо, черные зрачки, черные пятки... Отрыжка феодализма. Оправдание мерзости, какой славился Старый Режим.
Например, дуэлей.
...Шесть шагов, стрелять по жребию. В упор. Насмерть.
Дуэльные пистолеты, хитрое изделие Гастинн-Ренетта, способны убивать, но не смеяться. Однако чудилось, что оружие скалится в глубине короба – насмешливо и зло. Подмигивает, бесшумно двигая курками. У Шевалье, реалиста и противника дуэлей, пистолеты оказались под рукой. Романтик и слуга своей чести Эварист Галуа оружием не обзавелся. Стрелялся из чужого – если вообще стрелялся, если не застрелили.
С шести шагов.
Пистолеты достались Огюсту по наследству. Марсельский дядя, спустив все состояние на гвинейской торговле, отписал племяннику двести франков, чучело совы – и палисандровый футляр. Шевалье поначалу думал отказаться – и от денег, и от прочего. Дядю он видел два раза в жизни – их семьи не ладили. Но передумал и съездил в Марсель. Франки ушли на оплату мансарды возле Латинского квартала, сову он подарил университетскому музею, пистолеты же решил продать, если станет туго.
Этот час пришел. Но расстаться с оружием Шевалье не спешил. Напротив, взялся за футляр, приподнял крышку... Опустил. Сейчас нужно думать не о пистолетах. Письмо?
Письмо!
Оно лежало во внутреннем кармане. Копия. Лично переписал, буква к букве, слово в слово.
«Ко всем республиканцам, 29 мая 1832 года. Я прошу моих друзей-патриотов не упрекать меня за то, что я отдаю жизнь не на благо своей страны...»
Огюст закусил губу.
«Я умираю жертвой подлой кокетки. Мою жизнь гасит жалкая сплетня. О! Почему приходится умирать из-за пустяка, умирать ради того, что презираешь! Беру в свидетели небо, что я всеми способами пытался отклонить вызов и принял его лишь по принуждению. Я раскаиваюсь, что сказал роковую истину людям...»
Это было последним, что успел написать его друг Эварист Галуа. «Мою жизнь гасит жалкая сплетня...» Какая сплетня? Какая кокетка?! Какая, кровь Христова, дуэль – без секундантов, без врача?! Тяжелая пуля вошла в живот, Галуа бросили истекать кровью возле пруда Гласьер в Жантийи.
Ехать за смертью через весь город? Романтика, черный плащ, «Нельская башня».
Бред!
«Меня вызвали два патриота... Я не мог отказаться. Простите, что не дал знать никому из Вас. Противники взяли с меня честное слово, что я никого не предупрежу. Ваша задача очень проста: вам надо подтвердить, что я дрался против воли...»
Странное письмо адресовалось каким-то Н. Л. и В. Д. И, само собой, «всем республиканцам». В больнице Кошен, умирая, Галуа подтвердил: была дуэль. Огюст не слышал – опоздал. Ему сказал об этом Альфред, младший брат Эвариста. Предсмертные слова не убеждали. Галуа могли заставить – пригрозить, что расправятся с тем же Альфредом.
Мальчику еще семнадцати не исполнилось.
«...Я не способен лгать даже в таком пустяке, как тот, о котором шла речь. Не забывайте меня! Ведь судьба не дала мне прожить столько, чтобы мое имя узнала Родина».
Огюст Шевалье вытер слезы. Судьба не дала прожить... Нет, господа, не спрячетесь! У Судьбы есть имя и фамилия, Судьба состоит на службе, получает жалованье и наградные. Возможно, именно сейчас мадам Судьба докладывает патрону, что дело сделано: имя Галуа, двадцатилетнего гения, не узнает Родина-Франция. Получилось – не с первой попытки, не со второй, но все-таки удалось.
Эварист Галуа, математик и революционер, мертв.
Они подружились в Нормальной школе. Огюст был старше на год. Иногда казалось, что разница больше. Не только потому, что Шевалье успел закончить курс и получить диплом учителя, прежде чем ими всерьез занялась полиция. Диплом ничего не значил. В государстве, где правил Король-Гражданин, социалиста Шевалье, бакалавра гуманитарных и естественных наук, на службу брать не собирались.