У отца Келли вырвался смешок.
– Ох, неисповедимы пути Господни. Отец Брайан, да вот же он, ваш баптист!
– Баптист? – удивился пастор Шелдон.
– Не обижайтесь, пастор. Просто мы отправились было искать посредника и встретили вас, ирландца из Калифорнии, который еще настолько не освоился с зимней стужей Иллинойса, что, глядя на вас, невольно думаешь о подстриженных кортах и январском солнцепеке. Мы-то сами родились и выросли на холодных камнях Корка и Килкока, пастор. И не оттаем, прожив двадцать лет в Голливуде. А теперь послушайте, ведь говорят – разве не так? – что Калифорния очень… – он сделал паузу, – похожа на Италию?
– Я вижу, куда вы клоните, – проговорил отец Брайан.
Пастор Шелдон кивнул, на лице у него по-явилось теплое и одновременно грустное выражение. Он сказал:
– Во мне течет та же кровь, что и в вас. Но климат, в котором я сформировался, похож на климат Рима. Так что видите, отец Брайан, спрашивая, есть ли здесь какие-нибудь стороны, я говорил то, что мне подсказывало сердце.
– Ирландец и в то же время не ирландец, – прошептал отец Брайан. – Почти что итальянец, но не совсем. Ох, ну и шутки же играет с нашей плотью этот мир.
– Только с нашего позволения, Уильям, Патрик.
Оба священника были несколько удивлены, услышав свои имена.
– Вы все же так и не ответили: почему вы боитесь?
Руки отца Брайана начали беспокойно мять одна другую.
– Понимаете ли, это из-за того, что в то самое время, когда на Земле все более или менее устроилось, когда, похоже, победа уже не за горами, когда святая церковь утвердилась на надежном основании, – вдруг появляется отец Витторини…
– Простите меня, отец, – перебил его пастор. – Появляется реальность. Появляются пространство, время, энтропия, прогресс, появляется еще миллион вещей, и так всегда. Отец Витторини не изобретал космических полетов.
– Нет, конечно. Но он радуется этому. Благодаря ему «все начинается с мистики, а кончается политикой». Ну да ладно. Я готов спрятать свою боевую палицу, если он уберет свои ракеты.
– Нет, пусть и то, и другое останется на виду, – возразил пастор. – Лучше не скрывать ни оружия, ни особых средств передвижения. Лучше с ними работать. Почему бы нам не залезть в эту ракету и не научиться чему-нибудь новому?
– Чему научиться? Что бо́льшая часть из того, о чем мы в прошлом проповедовали на Земле, не подходит ни для Марса, ни для Венеры – или я уж не знаю, куда там, к дьяволу, Витторини нас запустит? Изгнать Адама и Еву из какого-нибудь нового Эдема, скажем, на Юпитере, с помощью пламени наших собственных ракет? Или, еще лучше, выяснить, что не существует ни рая, ни Адама, ни Евы, ни проклятого яблока, ни змия, ни грехопадения, ни первородного греха, ни благовещения, ни непорочного зачатия, ни Сына – можете сами продолжать список, – нет вообще ничего, только погибающие миры сменяют друг друга? Это и есть то, чему мы должны научиться, пастор?
– Если в том возникнет необходимость, то да, – ответил пастор Шелдон. – Это Божья Вселенная и Господни миры во Вселенной, отец. Не следует пытаться взять с собой наши храмы, если все, что нам нужно, – дорожный саквояж. Церковь можно уложить в ларец, где будет лишь потребное для отправления мессы – ковчежец не больший, чем в состоянии унести эти руки. И оставьте это отцу Витторини – народы южных широт давным-давно научились строить из воска, который тает и принимает формы, соответствующие побуждениям и потребностям человека. Уильям, Уильям, ежели вы настаиваете на том, чтобы строить из твердого льда, то возведенное рассыплется, когда мы преодолеем звуковой барьер, или растает, не оставив и следа, в пламени ракетных двигателей.
– Этому, – сказал отец Брайан, – нелегко учиться в пятьдесят лет, пастор.
– Однако надо, и я знаю, у вас это получится. – Пастор тронул его за плечо. – Даю вам поручение: помиритесь с итальянским священником. Найдите сегодня же вечером какой-нибудь способ для взаимного понимания. Приложите все свои силы, отец. А когда исполните это, поскольку наша библиотека уж очень мала, поохотьтесь и разыщите космическую энциклику, чтобы мы хотя бы знали, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.