– Через месяц, в мае, мы поедем в Сакраменто. Затем в Сиэтл. К первому июля доберемся. Июль – хорошее время в штате Вашингтон. Потом, как похолодает, – в Йеллоустоун, по несколько миль в день, тут поохотимся, там порыбачим…
Мальчику наскучило, и он принялся кидать в океан палки и бегать за ними, как собачка, чтобы принести обратно.
Мужчина продолжал:
– Зимой – в Тусоне, затем часть зимы проведем во Флориде, весной на побережье, и, может быть, в Нью-Йорке к июню. Через два года – летом в Чикаго. Три года спустя, зимой, может, махнуть в Мехико-Сити? Куда только рельсы приведут. И если мы найдем старую железнодорожную ветку, про которую ничего не знаем, то что за печаль – поедем по ней, она куда-нибудь да приведет. А в какой-нибудь год мы спустимся на лодке по Миссисипи, всегда об этом мечтал. Хватит на всю оставшуюся жизнь. Вот сколько мне хотелось бы этим заниматься…
Его голос дрогнул. Он начал было теребить в руках сложенный атлас, но тут нечто сверкнуло в воздухе, плюхнулось на бумагу, скатилось в песок и свалялось во влажный комочек.
Жена посмотрела на влажное пятно в песке и быстро перевела взгляд на лицо мужа. Его печальные глаза заблестели. А на одной щеке остался влажный след.
Она затаила дыхание. Взяла его за руку и крепко сжала.
Он сильно стиснул ее пальцы, смежив веки, и медленно, не без труда, промолвил:
– Вот было бы здорово, если бы мы легли вечером спать, а за ночь все вернулось бы на свои места – вся глупость, весь шум, вся ненависть, все ужасное, кошмарное, все злодеи и глупые дети, вся неразбериха, мелочность, суматоха, надежда, нужда, любовь. Вот было бы славно.
Она выдержала паузу и кивнула.
Затем они оба вздрогнули.
Ибо между ними неизвестно сколько времени стоял их сынок с пустой бутылкой из-под шипучки в руке.
Лицо мальчика побледнело. Свободной рукой он дотянулся до папиной щеки, на которой оставила след единственная слеза.
– Тебе, – сказал он, – тебе тоже не с кем поиграть, папочка?
Жена начала что-то говорить.
Муж потянулся, чтобы взять сына за руку.
Мальчик отпрянул.
– Глупые, глупые! Дураки! Тупые, тупые!
И крутанувшись волчком, он бросился к океану и встал на берегу, громко рыдая.
Жена встала, чтобы пойти за ним, но муж придержал ее.
– Не надо. Оставь его.
Они оба озябли и притихли, ибо внизу на берегу плачущий навзрыд мальчик что-то написал на клочке бумаги, затолкнул в бутылку, закупорил жестяной крышкой и со всей силы запустил ее сверкающим снарядом в воздух и в набегающие морские волны.
«Что он написал в записке? – подумала жена. – Что там в бутылке?»
Бутылка уплывала.
Мальчик перестал плакать.
Прошло много времени, прежде чем он подошел к родителям и посмотрел на них. В его взгляде не было мрачности, просветления, оживления, оцепенения, решительности, отрешенности, а просматривалось странное смешение чувств – примирение со временем, погодой и этими людьми. Они взглянули на него и на залив за его спиной, где на волнах поблескивала бутылка с запиской.
«Может, он написал то, что хотелось нам? – подумала женщина. – Может, он записал подслушанные у нас слова и желания?»
«А может, он написал что-то лишь для себя, – гадала она, – чтобы завтра проснуться и обнаружить, что он остался один в опустевшем мире; чтобы никого вокруг: ни мужчины, ни женщины, ни отца, ни матери, ни глупых взрослых с дурацкими пожеланиями, чтобы он – одинокий мальчик – мог дойти до железной дороги и управлять дрезиной в континентальной пустыне, в вечных странствиях и пикниках?»
Что он написал в записке?
Какое из этих двух желаний?
Она поискала ответ в его бесцветных глазах, но тщетно; а спросить не решилась.
Тени чаек парили и скользили по их лицам, обдавая внезапной мимолетной прохладой.
– Пора ехать, – сказал кто-то из них.
Они погрузили корзинки на дрезину. Женщина надежно повязала свою большую шляпу желтой лентой. Они поставили тазик с ракушками мальчика на пол, затем муж повязал галстук, надел жилет, пиджак, шляпу и они уселись на скамейки с видом на море, в котором далеко на горизонте посверкивала бутылка с запиской.
– А достаточно попросить? – спросил мальчик. – Пожелания исполняются?
– Иногда… даже чересчур.
– Смотря о чем просишь.
Мальчик кивнул, устремив взор вдаль.
Они оглянулись на место, откуда приехали, а затем посмотрели вперед – туда, куда направлялись.
– Прощай, местечко, – сказал мальчик и помахал рукой.