Молодая крестьянская девушка в форме торопливо входит в комнату, уносит поднос для завтрака, затем возвращается с охапкой принадлежностей для уборки. Ей лет девятнадцать-двадцать, она крупная, грубоватая, довольно костлявая, с некрасивым большеносым лицом и каштановыми волосами, зачесанными со лба назад. Все ее движения неуклюжи, но полны силы. Она опускается на колени, выскребает из жестянки пригоршню какого-то густого, похожего на жир вещества и принимается энергично начищать половицы. Работая, она тихонько напевает себе под нос длинную, немелодичную народную песню. Она всю жизнь трудилась не покладая рук, она полна неукротимой энергии, ей приятно видеть, как гладкое дерево сияет под ее тряпкой, будто вода, — она счастлива.
Вскоре пол начищен, словно для бала, однако нужно еще убрать постель, заняться мебелью. Она моет руки в раковине и, вытерев их о предназначенную для этого тряпицу, приводит в порядок постель; затем подходит к туалетному столику вытереть пыль, с независтливым любопытством глядя на декоративные коробочки с пудрой и кремом, на духи в тонком флаконе.
Девушку застает за работой обитательница комнаты, вернувшаяся из ванной. Она лет на десять постарше крестьянки, полная противоположность той во всех отношениях; эти двое могут служить образчиками абсолютно непохожих друг на друга порождений общества. Вновь пришедшая чрезвычайно стройна, на замысловатый манер ухожена. Ее длинные, мягко завивающиеся, тяжелые светлые волосы, ее широкий халат цвета цикламена, волочащийся по полу, придают ей отчасти романтический вид; это впечатление не разрушают ни ее несчастные глаза, ни лицо, на котором — напускная твердость, безразличие, не способные скрыть отчаяния.
Сказав доброе утро, она небрежно роняет на постель губку, мыло, ароматическую эссенцию, которые только что принесла из ванной, и подходит к окну, где стоит, неотрывно глядя на туман, скрывающий все за унылой, непроницаемой, бесцветной пеленой. Крестьянская девушка поспешно собирает вещи с постели и аккуратно расставляет их по местам. Заканчивая работу, она все время бросает взгляды на другую женщину, которая стоит, не глядя на нее, до того неподвижно, словно пребывает в ином мире. Элегантный халат цвета цикламена наполняет смотрящую восхищением.
«Как замечательно, должно быть, носить такое платье, — простосердечно думает служанка. — Она похожа на ангела с этими волосами, распущенными, такими яркими», — тут девушка с неким удивлением прикасается к собственной тусклой голове.
— Комната готова, — говорит она чуть позже на плохом французском, который дается ей с трудом.
Женщина у окна не отвечает, даже не шелохнется. Возможно, не поняла, возможно, не слышала.
Другая выносит свои швабры, тряпки, мастику и складывает все в коридоре. Потом возвращается и секунду-другую стоит в комнате, мешкая без дела. Она знает, что ей пора за работу, надо торопиться в следующую комнату, натирать пол там, а не терять время зря; и все же она почему-то не в состоянии уйти, не дождавшись хоть какого-нибудь ответа от неподвижной фигуры, вцепившейся в завитки железной решетки.
— Не надо там стоять, мадам, — говорит она неловко, — мадам простудится; дайте я закрою окно.
Пройдя по комнате, она в самом деле тянется к стеклу, задев при этом рукав другой. Физическое прикосновение развеивает забытье старшей женщины, та поворачивает голову. Служанка с испугом видит, что глаза ее переполняют слезы, которые медленно, никак не скрываемые, сбегают по щекам.
— О, мадам… — заикается девушка, — что вы?.. Не плачьте…
Едва понимая, что делает, она ослабляет сжатые, холодные пальцы, застывшие от долгого соприкосновения с металлической решеткой, и отводит светловолосую женщину от окна. Та вяло подчиняется, как ребенок, без слов, — чувство слишком бурное или слишком болезненное, которое мучает ее слишком долго, словно лишило ее всяких жизненных сил. Она могла бы сойти за механическую фигуру, если бы не слезы, которые продолжают литься беззвучным дождем, оставляя темные пятна там, куда падают, на лиловатом шелке. Внезапно она спотыкается, запутавшись в полах длинного халата, и едва не падает, но сильные молодые руки поддерживают ее и усаживают на край постели. Этой жалкой потери достоинства, увиденной в человеке до того отстраненном, до того идеальном, крестьянская девушка, и без того расчувствовавшаяся при виде этих необъяснимых слез, уже не может вынести.