Минут десять шел непрерывный бой. В отличие от древнего бокса, он не разделялся на раунды и в него не требовалось вставлять блоки рекламы, поэтому сражение было по-настоящему зрелищным, первобытным. Послебытным, если следовать терминологии.
Сидящий по левую руку от вождя Юрас устал наблюдать, как звание лучшего битлиста разыгрывается без его сына. Еще тяжелее ему было осознавать, что ценный победный трофей может получить безродный Пуно, как-то странно посматривающий на его будущую сноху. Хана он тоже не сильно жаловал, но в табеле ненависти и презрения Юраса ко всему миру блондин стоял относительно низко, поэтому, когда он слишком сильно подставил бок под удар, старый хитрец свистнул, перебив атакующий порыв Пуно. Парень замешкался и получил от Хана резкий тычок в ребро. Бой завершился на изматывающей двенадцатой минуте. Финалисты наконец сняли повязки.
Инка перевел задумчивый взгляд с кромки деревьев на сидящего слева соседа, но Юрас только пожал плечами. Судья уже объявил победителем Хана и вел его по кругу почета возле костра, мимо соплеменников. Одни радовались победе, другие подсчитывали проигранный урожай, третьи просто смаковали увиденное, и только Лима пребывала в нескрываемом раздражении. Она хмурила брови, атакуя Юраса гневным взглядом, но будущий свекор принципиально не смотрел на нее. Для старика женитьба сына казалась делом решенным, а значит, девушка уже фактически стала его собственностью и незачем больше обращать на нее внимание. Такое пренебрежение злило Лиму куда больше проявления каких-то эмоций, пусть даже негативных. Негативных, но живых, человеческих — их она могла пережить, все, кроме высокомерного равнодушия. Она еще мало разбиралась в людях, но такое отношение справедливо показалось ей наихудшим из всего возможного.
Хану тем временем вручили венок из целебных трав и отпустили смывать битум вместе с другими участниками боев. Зрелище подошло к концу, а вместе с этим развеялся жар азарта и куража, оставив инков наедине с усталостью, холодом и тяжестью век. В костер больше не подкидывали дрова, и чем быстрее он угасал, тем меньше людей оставалось на площади. Довольная увиденным луна скрылась за темно-бардовыми тучами, практически черными в осенней ночи. Один взмах палочки невидимой феи, и вокруг воцарилась тьма. Вечная радость от игр исчезла в небытии, словно этого счастливого мига для инков никогда не было, словно ничто хорошее не может длиться долго и вообще не способно существовать, словно радость, как свет звезды, исходит из одной точки, единственного момента времени, где ее удалось ощутить, а все остальное, все кругом — лишь тьма, зловещая пустошь человеческих устремлений, страданий и бед. И как невозможно поймать луч далекой звезды, так невозможно вернуться в эту точку счастливого прошлого. Лишь там, позади, может жить свет, ведь только отведав счастливые мгновения, можно понять их ценность. Поэтому исключительно в прошлом может существовать то, ради чего стоит жить. Оно всегда позади, по сущности, по определению.
Вот что мучило Инку, когда Лима вела его, задумчивого, за руку. Она хотела подольше остаться возле бойцов, приводящих себя в порядок у затухающего костра, чтобы не разрывать невидимую нить, которой Пуно, сам того не подозревая, притягивал ее к себе. Это ведь не Лима положила на него глаз, а наоборот. Но девушка не могла не реагировать на свой собственный магнетизм, которым притягивала к себе парня. Они ничего толком не понимали, но делали то, что должны были. Ни дать ни взять — театр марионеток, людей, управляемых гормонами и инстинктами. Напуганные, не принадлежащие сами себе инки посреди неизведанного, давно позабытого и, чего греха таить, брошенного всеми мира. Актеры, играющие придуманные миллион лет назад роли. Свобода воли? Собственное мнение? Не смешите.
Это сплошная тьма. Но скоро будет и свет.
— Победа ничего для меня не значит. — Хан пожал руку Пуно и спрятал победный венок на самом дне рюкзака.