— Ты не понимаешь, отец, — всхлипывала Лима. — Огонь их не остановит. У них несгораемая шкура, стальные кости и оружие.
— У нас тоже есть оружие, — бодрился вождь. — С тех пор, как мой дед выменял зерно на ружья. Может, они и не самые мощные в мире, но свое дело делают. Все двугорбые олени с нашего стола были подстрелены из этих ружей.
— Нет, отец. Пара ружей и двадцать патронов к ним не помогут.
Если Лима и заблуждалась, то лишь в количестве патронов — их оставалось пятнадцать, да и то почти все унес с собой на охоту Ку́ско.
— В любом случае это всего лишь видение, — сказал Инка и пожалел о своем пренебрежительном тоне.
Видения девушки сбывались всегда или почти всегда. Она была величайшей пророчицей, даже более талантливой, чем ее бабушка, передавшая ей по наследству это проклятие, этот дар. Сомневаясь в словах Лимы, вождь не мог изменить события будущего, которые точно произойдут. Получалось так, что он лишь выказывал недоверие своей дочери, вынуждая ее закрыться от всего мира и медленно сходить с ума наедине с пошатнувшейся верой в собственные видения. Нет, этого отец не хотел.
— Я верю тебе, — прошептал он. — Как бы мне ни хотелось обратного, я знаю, что так будет. К сожалению для всех нас.
— Знаешь, что самое ужасное? — снова всхлипнула Лима. — Я не знаю, как их остановить. Я вообще не понимаю, что нужно делать.
— Остается надеяться, что образы останутся образами, и когда мы увидим что-то похожее на белых дьяволов, это не будет столь фатально для нас.
Будет. Дочь не рассказала о развязке видения, не смогла перешагнуть через собственный страх, будто, произнеся это вслух, она вдохнет жизнь в свое пока еще не сбывшееся пророчество. Она сама не хотела верить, что в конце все умрут. Белые дьяволы убьют всех до единого. Она видела это собственными глазами.
Шум в лагере поутих. Танцы закончились, и уставшие соплеменники переводили дух перед ночными играми. Пара мгновений, и они уже отодвигали столы подальше от центра лагеря, чтобы вокруг костра образовалось как можно больше свободного пространства.
— Сейчас будут играть в битлу́, — с усилием проговорил вождь. Он пытался развеять уныние, чем-то отвлечь и себя, и дочь.
— Я не пойду, — сказала она. — Надоело.
— Ты же знаешь, без нас не начнут.
Лима только вздохнула:
— Ответственность…
— Она самая. Ради племени мы должны делать то, чего от нас ждут.
Инка не стал добавлять, что иначе им просто не выжить, чтобы в мысли дочери не вернулось дьявольское видение об апокалипсисе. Ведь если все предрешено, зачем лишний день барахтаться, выживать? Если кому-то суждено умереть, зачем оттягивать неизбежное? По этой логике все существа на Земле давно должны были бы смиренно склонить головы перед зловещим роком, однако же мучаются, живут. Значит, логика в чем-то другом.
— Пошли, дорогая, может, Куско успеет вернуться к финалу игры.
— Не горю желанием его видеть, — отвернулась девушка. Вместо лица отца она теперь видела языки танцующего огня — факел на стене возле заколоченного окна.
— Он твой жених, — вздохнул вождь.
— Пока еще нет. Будущий… если ничего не изменится.
— Не может измениться. — Инка сел на узкую скамью у алтаря. — Куско — потомок древних вождей племени. Твой с ним союз был предрешен еще до вашего рождения. Ты больше не можешь откладывать свадьбу, как делала это прежде. Тебе уже почти девятнадцать. Ждать больше нельзя. Он обязан взять тебя в жены, а ты — поклясться быть его до конца дней. Таковы наши обычаи. Только благодаря им мы все еще живы. Наверное, мы единственное племя, оставшееся в этой части Великой пустоши. Все ушедшие от традиций, погрузившиеся в анархию племена давно растворились в распадающемся мире.
— Тогда я рада, что скоро придут белые дьяволы и всех нас убьют.
— Иногда я и сам думаю, что это было бы лучшим выходом.
Вождь протянул руки к плошке с горючей жидкостью на алтаре, взял ее и поднес к лицу. Поверхность странной субстанции играла отблесками синего, розового и фиолетового. Прозрачное топливо светилось разными цветами, незаметными на первый взгляд. Только при должной концентрации и воображении можно было увидеть разливающуюся палитру красок.
— Этот бензин как вся наша жизнь, — со свойственной ему многозначительностью произнес вождь. — На первый взгляд пустая и мертвая, но стоит поверить в чудо, в какое-то великое предназначение, как все расцветает красками. Смысл одновременно и есть, и нет. Разница лишь в том, как смотреть.
Лима отвернулась от факела и встретилась взглядом с отцом. Их ладони сомкнулись с теплотой любящих друг друга людей.