- Нет, совершенно ничего не знаю. Может быть, в деревне что-нибудь случилось? В колхозе? К сожалению, я чувствую себя так плохо, что поехать мне будет трудно. Но если надо, то я...
Человек в калошах, прижавшийся к косяку двери, чуть подмигнул. "Браво, доктор!" - подумал он.
- Такое дело, доктор... - снова обратился Мехман к доктору.
- Пожалуйста, я вас слушаю.
- Сейчас мы пойдем в одно место...
- Я уже сказал вам, что очень нездоров... Когда я лечил Зулейху-ханум, мне было легче. Теперь не то, теперь я серьезно болем сам...
- Но это очень близко, доктор.
- Ну, тогда другой вопрос - тогда можно...
Все вышли из прокуратуры и пошли за Мамедханом. Трясущимися руками Мамедхан достал ключ, отпер дверь. Стены и пол большой комнаты были убраны дорогими коврами. Яркие радужно-пестрые краски узоров, казалось, цвели по всей комнате. Муртузов очень внимательно, глазами ценителя, словно впервые видя эту комнату, посмотрел на ковры и сглотнул слюну. "Сам шах не откажется от таких ковров", - подумал он.
- Здесь только вы один живете? Это ваша квартира? - спросил Мехман.
- Да, наша, лучше бы стены развалились раньше, чем мы сюда въехали...
- Где повесилась ваша жена?
- Тут у нас есть кладовка. Там она повесилась, погубила меня... оставила одного... - Мамедхан подошел к маленькой двери... - Меня не было дома, когда она это сделала. Ой, Балыш, Балыш, ты меня погубила...
- Что вы увидели, когда вернулись домой?
- Ничего не увидел, ей-богу.
- И даже не задумались, где жена?
- У соседей, наверно, я считал. Жду, жду, жду - не приходит. Тогда я решил, может, она ушла в деревню к отцу. Или с бригадой клуба выехала в колхозы на концерты... Эта Балыш никогда не беспокоилась о муже, не раз я ел свой ужин в одиночестве...
- А наружная дверь?
- Она была открыта.
- Как же она оставила дверь открытой?
- Соседи у нас такие люди... Очень хорошие люди, честные. И потом я подумал, поторопилась, забыла. У нее же ветер был в голове... Только песни и танцы...
- Разве она говорила вам об этом?
- О чем? - притворился непонимающим Мамедха",
- О том, что она уедет к отцу или в колхоз на концерт?
- Говорила. Да.
- И вы согласились?
Начальнику милиции не терпелось. Он встал и направился к темной кладовой.
- Загляну на минуточку, товарищ прокурор.
Мехман остановил его.
- Не торопитесь, - сказал он и снова обратился к Мамедхану: - Вы согласились, чтобы она пошла к отцу или уехала в колхоз на концерт?
- А-а, понимаю, для чего вы спрашиваете...
- Я спрашиваю, давали ли вы свое согласие?
- Я понимаю, понимаю...
Муртузов жестом остановил Мамедхана.
- Вот человек, ей-богу. Ты выслушай вопрос до конца, прежде чем отвечать. Куда ты торопишься?
- Товарищ Муртузов, займитесь своим делом, не мешайте мне... - сурово сказал Мехман.
Муртузов наклонил голову.
- Извиняюсь, - сказал он. - Подчиняюсь... вашему указанию... я только. - и видя, что прокурор не слушает его объяснений, замолчал.
Мехман снова опросил:
- Как вас зовут?
- Мамедхан. Вы же знаете. - В голосе его звучала тревога, хотя он всячески пытался ее скрыть.
- Сколько дней прошло, как вы повесили свою жену?
Мамедхан пошатнулся, точно на голову ему свалился тяжелый камень.
- Как? Как вы оказали?
- Вы что оглохли? Я спрашиваю: сколько дней прошло с тех пор, как вы ее повесили?
Мамедхан бросил взгляд на Муртузова, ища у него помощи. Он тщетно пытался взять себя в руки, сдержать свое волнение.
- Десять дней я ждал ее, думал, она уехала к отцу или на концерт в колхоз.
- Почему же за десять дней вы не спрашивали, где она, не попытались узнать...
- Думал, сама вернется. Ждал.
- Как же она могла вернуться, если вы послали ее туда, откуда никто не возвращался?
- Она погубила себя, наложила на себя руки - при чем тут я? В чем я виноват?
- В убийстве! - крикнул Мехман. - Понятно? В убийстве! Вы хотели, чтобы женщина была рабой, как когда-то... Вы задушили ее, чтобы задушить новое!..
Мамедхан съежился и побледнел.
- Вешайте тогда и меня, если я виноват.
Мехман взял себя в руки и ответил спокойно, не горячась:
- Суд установит, какую меру наказания вы понесете. Не сомневаюсь только в том, что она будет тяжела...
29
Явер готовила на кухне обед. Шехла-ханум давала ей указания. А Зулейха, давно уже забывшая про свою болезнь и тяжелые переживания, прихорашивалась в комнате перед зеркалом, любовалась собой.
Человек в калошах увидел, что она одна, и смело переступил порог. Зулейха вздрогнула, повернулась.
- Ой, это вы? А я подумала...
- Да, это я, доченька моя, - прошептал человек в калошах и умолк с горестным видом, опустив голову. Он так и стоял с опущенной головой, пока Зулейха не спросила:
- Вы хотите что-нибудь сказать мне, да? Говорите же.
- Одно словечко, всего одно словечко, дочь моя...
- Так говорите, что же вы смущаетесь? Мы ведь не смотрим на вас, как на чужого...
- А разве близкому человеку все скажешь? Иногда стесняешься его больше, чем чужого. Еще подумают: дали Калошу материю, так он еще и подкладку хочет получить. Оказали старику уважение, а он сел на голову. Вот так получается, Зулейха-ханум. Человек не всегда может раскрыть свою душу даже родному ребенку...
Зулейха нетерпеливо передернула плечами.
- Что это вы изъясняетесь по поговорке: "Стрелу выпускаешь, а лук скрываешь". Говорите открыто.
Человек в калошах, оглядываясь по сторонам и смешно приседая при каждом шаге, подошел ближе и тронул ее руку, на которой красовались золотые часы.
- К несчастью, этот мой племянник...
- Кто? - спросила Зулейха удивленно.
- Мамедхан.
- Какой Мамедхан! - не сразу вспомнила Зулейха,
- Тот, который носил вам кур во время болезни. Добрый, услужливый человек... Мухи не обидит. У него повесилась жена. Она это сделала нарочно, чтобы погубить его. Слыхала, наверно, дочь моя? Да? Ну так вот, Мамедхан ее муж... Муж этой самой Балыш. Его отец и я были ближе родных братьев, я его считаю своим племянником. Какой это щедрый, великодушный человек. Тогда я прямо сказал ему, что мне вот эта вещь очень нужна. - И человек в калошах довольно грубо сжал запястье молодой женщины. - Он не отказал. За друга он голову отдаст, не то что часы. И теперь должен погибнуть из-за сумасшедшей бабы...
Зулейха побледнела и резким движением высвободила свою руку из цепких пальцев Калоша. Она начала отстегивать браслетку.
- Верните, верните ему эти часы, - сказала она. От волнения она никак не могла оправиться с неподатливым замком.
Калош сокрушенно покачал головой.
- Как вернешь? Он, бедняга, в тюрьме.
- Все равно. Надо вернуть. Вы можете пойти к нему в тюрьму, проведать его...
Человек в калошах прижал руку к обросшему волосами подбородку.
- У меня же есть совесть. Разве я не человек? - Он потряс полами рваного архалука, потопал ногами в старых калошах. - Как же это так? Я дал тебе часы и теперь возьму их обратно? Как можно?
Зулейха готова была заплакать, так велик был ее испуг.
- Мехман убьет меня, когда узнает...
Старик прищурился.
- А разве он не знает?
- Кто, Мехман? Конечно нет.
Старик стоял теперь выпрямившись, насмешливо и нагло глядел на Зулейху, как охотник смотрит на птицу, попавшую в расставленные тенета.
- Как он может не знать? Как может муж не знать, откуда взялись у жены золотые часы?
Зулейха вся дрожала.
- Он думает, что эти часы привезла мне мама. Из Баку.
- Не смейся надо мной, дочь моя, не обманывай меня. Конечно, Мехман знает. - Он прошелся по комнате, пачкая запыленными калошами ковер. - Если он и молчит, то это не значит, что он не догадался...
- Я лучше во всем признаюсь Мехману, - ломая руки, сказала Зулейха. - Я ему объясню. Скажу, от куда я могла знать, что эти часы Мамедхана и что его жена повесится! О боже, что я наделала. Я позову маму... Надо что-нибудь продать, достать денег...
- Не надо так волноваться, милая. Ничего страшного не произошло... Зачем пугать Шехла-ханум?..