— Милости просим, ешьте, что аллах послал, — сказал он, — а уж хлеба да качамака не спрашивайте: такое пришло время, что справляем курбан[6] без крохи хлеба.
Место было просторное — горная поляна, пестревшая метликой, ромашкой.
— Есть деньги, нет денег — все равно хлеба нет, — прибавил Велин-кехая, снимая накидку из козьей шерсти, чтобы расстелить ее на траве.
Это были кехаи — богатые чабаны-овцеводы; и они сидели задумчивые. А что делать простому народу? Как жить бедноте?
Озабоченно судили-рядили:
— А не послать ли нам людей в Стамбул? Падишах милостив, он сжалится над нами.
Другие морщились, возражали:
— Ведь мы были с прошением у паши в Хюлбе[7]. Чем он нам помог? Ничем! Пусть, говорит, всяк сам о себе печется, падишах занят более важными делами!
Со всех сторон стекались горцы. Они знали, что здесь решается великий вопрос: о хлебе!
— Думаем, братья ахряне[8], думаем, а ничего не можем придумать! — сказал Велин-кехая. — Не скажет ли кто слово, не надоумит ли, что нам делать?
Велин-кехая, хоть и гяур[9], имел голос у паши, как самый богатый в округе. Но и его не хотели слушать; а если и давали зерно, то на неслыханных условиях: вьюк пшеницы за вьюк золота!
— Уж как хлопотали, старались, а помощи ниоткуда... — добавил Велин-кехая. — До бога высоко, до царя далеко...
Послать разве людей в Румынию? Но если, скажем, они и навьючат двести—триста мулов пшеницей — смогут ли довезти ее в целости? Сколько рогаток надо пройти, сколько разбойничьих засад, войсковых начальников, управлений пашей, чтобы добраться домой целыми и невредимыми?
Молодой кехая Топал Салих сплюнул в сторону и процедил сквозь зубы:
— Взял бы кто да спалил это подлое султанское царство!
Мехмед Синап ел и думал свою думу; лицо его выражало глубокую озабоченность. Насытившись, он встал и сказал громко, чтобы его слышали все:
— Слушайте, братья ахряне, я придумал, как нам добыть пшеницы, муки и хлеба!
Воцарилась тишина, все застыли в насмешливом ожидании.
Все взоры вперились в Синапа. Все уста онемели на время. Что он сказал? Хорошо ли они расслышали?
— Вы видели, братья ахряне, как ястреба и соколы вылетают из своих гнезд и возвращаются к птенцам с добычей? Все люди — дети аллаха, и аллах приказал им жить по-братски — у кого больше, тот должен давать тому, кто ничего не имеет. Да... но так ли оно бывает на деле? Богатеи не норовят ли скопить еще и еще, отнять у бедняка и последний грош?
— Как? — спросили несколько человек сразу.
К Синапу обратился Велин-кехая:
— Ты кто такой, парень? Скажи нам, чтобы мы знали, кого слушаем.
Отозвались и другие.
— Да, кто ты, откуда, кто твои мать, отец?
Иные кричали:
— Ты на конюха походишь, — уж не султанский ли ты человек, а?
Синап сделал шаг назад и, как бы присягая, проговорил, подняв руку:
— Мехмед Синап не обманет, братья ахряне! Мехмед Синап многое видел и узнал на свете. Он знает, куда девается пшеница и где ее можно найти. А насчет того, откуда я, я вам скажу, что в Чечи нет ни одной кошары, тропинки, мельницы, ни одного богатого дома, которого бы я не знал.
— А знаешь ли ты кого-нибудь из кехаев? — спросил Велин-кехая.
Синап подумал один миг и ответил:
— Метексу Марчовского!
— Добро, — сказал Велин-кехая, успокоившись.
Синап продолжал:
— Через две недели в нашей Чечи не будут плакать от голода ни мужчины, ни женщины, ни дети! Если я вас обману, не зовите меня Мехмед Синапом. Всем будет хлеб... женщинам и детям.
— Но как? Откуда? — хором спросила толпа.
— Пусть соберутся в этом месте пятьсот вооруженных человек; каждый пусть возьмет по четыре пустых мешка и приведет по два мула, — негромко ответил Синап.
— А потом, потом что будем делать?
— Когда тут соберутся люди с мулами, я вам скажу, что делать...
Что он задумал? Только чудом можно было найти хлеб, победить смерть, всюду косившую голодающих ахрян!
Синап задумчиво глядел перед собой, он верил, что его слова сразу претворятся в дело...
— Как же так? — спрашивали его. — С неба, что ли, свалится пшеница? Что за сказки ты нам рассказываешь?