Я поблагодарил и обещал подумать.
Я приехал домой и Акари выслушала мой рассказ, обещав поддержать меня в любом случае.
Я работал эти дни, как в каком то забытье. Я делал свою работу. Проверял Инсту Юми, Мэй, проверял почту. Юми развлекалась. Мэй не выходила туда уже почти три недели.
Временами я ездил в отель и встречался с девочкой, которую я называл «Мэй, номер два». Она не обижалась. Но как-то назвала меня в ответ «Минато, номер один», за что поплатилась. Мне пришлось открыть свой счет, а ей несколько дней ждать, пока уйдет синева с милого личика. Больше она не шутила и начала меня бояться.
Мне, наверное, тогда нужен был этот страх.
И однажды я позвонил брату и попросил его пробить нахождение Мэй. Он не смог узнать, где она, но сообщил, что на острове с Юми ее нет.
Он прислал мне снимки, на которых Юми была одна с одним, двумя, тремя и даже четырьмя мужчинами. Но Мэй там не было. Я посмотрел фотографии, отметил про себя, профессионализм Юми, но разглядел на ней пластику груди и некоторые мимические морщинки.
Алкоголь и недосыпание давали о себе знать. Впрочем, я подошел к зеркалу, на мне эти два месяца отразились тоже, и я в своих воронова крыла волосах, разглядел седой волос. Фотографии Юми я сожалением удалил, поскольку не хотел, чтобы их видела Акари. Я также вспомнил Юми и решил, что с ней можно будет встретиться, но потом передумал.
Юми не была скромна и могла легко, высказать все Акари, не специально, а просто потому, что это стало бы правдой.
Мэй пока куда-то пропала. До свадьбы оставалось сначала пять, потом четыре, потом три дня.
Гости съезжались. Мальчишник и девичник мы решили не проводить. Смотреть на стриптизеров было бы не скромно для Акари. Я поддержал ее. Для себя я решил, что делить удовольствие с друзьями я не стану. Слишком врезался мне в память сон. Когда Харуто и Харуки распинали мою Мэй. Только теперь я не имел права их судить в их компанию вошел и я.
Я сделал даже больше чем они, я приручил ее, заставил поверить в себя, в меня, в нас, а потом просто не приехал.
Просто появился на помолвке с другой. Оставалось два дня.
И я отпросившись у Юкио-сан, якобы по делам свадьбы, поехал в родной город Мэй.
Скоростной поезд проезжал этот маленький, шахтерский городок не останавливаясь.
Я вышел в ближайшем крупном городе и арендовал, естественно, с тайной карты автомобиль.
Автомобиль был устойчивый, и на нем были колеса, способные ехать по плохим дорогам, о которых меня предупредили. Я ехал по пустынному шоссе, в полях вокруг которого поблескивал снег, то ли еще не растаявший, то ли выпавший чуть раньше февральских снегопадов.
Земдя была безвидна и пуста и только мой автомобиль несся вперед. Меня никто не обгонял и только пара машин ехали на встречу. Перед городом я обогнал трактор, везший, то ли свеклу, то ли капусту.
Я побибикал, но он не пустил меня, поэтому я пересек сплошную линию. Первый раз в жизни.
Город начинался внезапно. Дорога ныряла между двух отвалов и внизу открывалось четыре параллельных улицы, перечеркнутых еще тремя. В центре была площадь, синтоистский храм, и сетевой магазин. Все как и говорила Мэй. Город был похож на мой, но если у нас он дышал морем, ветром и движением машин, то здесь, казалось, воздух стоит уже много десятилетий и источает едва чувствуемый человеком смрад.
Я не понимал, как такое чудо, как Мэй могла появиться в этом месте.
Но, тем не менее, я сориентировался и поехал к ее дому. На часах было 11.15 и у меня был еще час, чтобы вернуться из города и успеть домой, в Токио, не вызывая вопросов Акари.
Я поехал по улице, глядя на палисаднички, обнесенные разными заборчиками.
В одних было запустение, в других начали распускаться гиацинты.
Ранние весенние цветочки. Радовались теплой зиме, и не думали что февраль может преподнести снежные сюрпризы. Впрочем, вполне возможно, что здесь, в долине, зимы попросту не было.
Двигатель ровно журчал и я наблюдал, читал таблички и впитывал жизнь Мэй.
Вот здесь, она покупала мороженное. Здесь она встретила своего мальчика. Здесь она шла в школу. Здесь она первый раз поцеловалась. Рассказы Мэй обретали объем, и мне казалось, что она идет по улице. Я так замечтался, что еле успел притормозить перед переходом. И симпатичная девчушка, лет двенадцати, которую я чуть не сбил, покрутила у виска.
Я не обиделся и поехал уже в реальности. Еще поворот и я увидел одноэтажный домик, с традиционной крышей. Цветник был аккуратно убран. И на подъездной дорожке не стояло ни одного автомобиля. Я свернул туда и припарковался.
Заглушил мотор и постучал в дверь.
Дверь открыла мама Мэй. Я хотел представиться, но она оборвала меня и сказала, Минато, здравствуйте, Мэй последнее время о Вас только и говорила. Надежда зажглась в моем сердце.
Я прошел, сняв обувь на крыльца. Мама Мэй была неуловимо похожа на нее, с поправкой на годы, конечно.
Она рассказывала, что по телефону она обсуждала с дочерью только меня. И та выслала ей фотографии, по которым она меня сразу узнала. Она хвалила меня, передавая слова дочери. И надежда постепенно уходила. Мэй здесь не было уже очень давно. А ее мама все говорила и говорила. Она напоила меня чаем и даже не спросила, что я тут делаю. Она предложила подождать отца Мэй, быть может, решив, что я приехал просить руки ее дочери.
Но я не мог начать об этом разговор. Поскольку я не видел Мэй и не знал, где она. Я не знал, где Мэй и хочет ли она вообще меня видеть.
Час заканчивался и я вышел, сказав, что приехал по делам в этот город. Что заехал к ним случайно, решив проведать родственников своей коллеги по Университету.
И что меня еще ждут дела. Я достал с переднего сиденья цветы. Мама Мэй их взяла. И небольшое колье, с желтым алмазом по середине. Его стоимость была такова, что на него можно было укупить два таких дома.
Но мама Мэй его взяла, видимо решив, что это бижутерия.
Я вышел из дома. Серый туман, не смотря, на то, что было только двенадцать, накрывал город. Мама сказала, что это часто бывает у них зимой.
И я поблагодарил за совет, быстрее делать дела и ехать обратно.
Я так и сделал. Аккуратно выехал. Пропуская детей и взрослых на «зебрах». Выскочил из города и уехал не оглядываясь. Туман преследовал меня еще несколько километров, но потом, словно обрезанный ножом кончился. Я ехал в спокойном февральском солнце. И у меня родились стихи.
Я ехал и не видел указателей и дорог я слышал ритм земли, неба и солнца.
В мартовском солнце, светлом и тонком
Золотом неба – в окладе иконка
Просто и тонко в синюю даль
Руки раскинуть - умер февраль.
Умер спокойно, в холоде ночи
Да я забыл, ты стала короче
Мука дневная стала длиннее
Я умирал пред Тобой на коленях.
Я не просил дома и хлеба,
Воинов сотни, новой победы,
Я не просил жизни и славы,
Только икону небом оправить.
Только раскинув руки лететь
Господи в Боге мне дай умереть.
Дай прикоснуться к воде ее муки
Господи, дай мне плечи и руки,
Дай мне надежду и веру и смысл
Ради чего умереть молодым.