Вторым источником, из которого черпали кинофабрики сюжеты для своих лент, были инсценировки. Инсценировали все: классические произведения и произведения модных и современных авторов, пьесы, романы, рассказы, стихотворения, романсы и даже только первые строки стихотворений. В этой области возникло явление срыва, одна фирма перебивала у другой намеченные к съемке произведения. Так было, например, с романом Амфитеатрова «Мария Лусьева», который снимали две фабрики: одна — с разрешения автора, другая — без.
Солиднее и серьезнее других были фирмы Ханжонкова, Ермольева, Тимана и Рейнгардта. Эти фирмы стремились обставить свои работы лучшими театральными силами. Обращение к театру было естественным. Молодая кинопромышленность еще не успела создать свои самостоятельные кадры артистов, режиссеров и художников. Лишь в немногих случаях кино опиралось на актеров и режиссеров, ради экрана совсем бросивших сцену.
Работа для экрана деятелей театров затемнила во многом своеобразие приемов и средств кино. Картины, в большинстве случаев, напоминали снятый театр, и в этом отношении дело доходило до курьеза. В инсценированном в то лето для экрана «Ревизоре» были кадры, где внизу зрители могли видеть верхушку суфлерской будки.
Неразработанность самостоятельных методов в кино была учтена В. Э. Мейерхольдом, приехавшим в мае 1915 г. в Москву для работы в фирме Тимана и Рейнгардта. В одной из газетных бесед Мейерхольд, говоря о тех задачах, которые он будет преследовать в своей кино-работе, сказал:
Первая моя задача — расследовать способы кинематографии, которые глубоко еще скрыты и неиспользованы. К существующему кинематографу отношусь я крайне отрицательно. То, что я видел до сих пор, только глубоко меня возмущало. К кинематографии у меня есть особые теоретические подходы, о которых сейчас говорить преждевременно.
Не удовлетворяла Мейерхольда существующая форма сценария. Он считал необходимым, чтобы в сценарии актеру был дан диалог, а режиссерам, художникам и осветителям — попутные указания. Для исполнения Мейерхольд считал нужным привлекать также и не профессиональных артистов, так как, по его убеждению, «большинство драматических, оперных и балетных артистов обнаружили полную непригодность для экрана». Мейерхольд также указал, что он считает важным различать движущуюся фотографию «от инсценировок», где необходим элемент искусства.
Пригласив Мейерхольда, П. Г. Тиман предложил ему снимать «Человек, который смеется» Гюго, потом остановились на «Джиоконде» Д’Аннунцио, и, наконец, было решено ставить в первую очередь роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Составление сценария с помощью кино-специалистов взял на себя сам режиссер.
Трудность стоящих перед В. Э. Мейерхольдом сценарных задач заключалась в том, что роман Уайльда, по выражению автора его, был «чисто декоративным романом». «Портрет Дориана Грея — золотая парча», — отвечал Уайльд на нападки критиков. Из золотой парчи романа, таким образом, предстояло выделить ясную сюжетную схему: — таинственную историю о нестареющем красавце Дориане и стареющем портрете обратить в подобие действенного рассказа. После ряда подготовительных черновиков Мейерхольду, наконец, удалось уложить историю Дориана в картину, состоящую из 3‑х частей. Первая часть была прологом. В ней Мейерхольд показывал, прежде всего, как познакомились внук лорда Кельсо — Дориан Грей с художником Безилем Холлуордом, затем действие переносилось в мастерскую Холлуорда, где художник писал портрет своего молодого друга и где завязалось новое знакомство Дориана с лордом Генри Уоттоном, превратившееся в тесную дружбу. В этой, по существу, бездейственной завязке Мейерхольд стремился передать самые мысли Уайльда, показать, как овладевала душой Дориана проповедь Генри о необходимости сохранить юность, свою красоту и тело, не обезображенное годами.
В качестве надписи к первой части и общего предисловия к картине Мейерхольд выбрал ряд афоризмов Уайльда. Вводные слова говорили, что «художник есть творец прекрасного» и «искусство никогда не заботится о пользе». После картины, изображающей знакомство Безиля Холлуорда и Дориана Грея следовали слова: «Смех — недурное начало для дружбы и, пожалуй, лучший конец ее». Влияние Генри на Грея было передано рядом отрывков из диалога. Перед кадром с крупными фигурами лорда и Дориана стояло: «Каждый порыв, который мы стремимся заглушить в себе, таится в душе и отравляет нас; единственный способ отделаться от искушения — уступить ему». Затем шло изречение: «Только чувствами можно лечить душу, как только душой лечить чувство». Ряд отрывков заключался восклицанием «Жить, жить!»