В качестве недостатков Тугендхольд указывал на то, что «красивость бутафории затмила собой внутреннюю значительность происходящего. “Портрет Дориана Грея” — этот истинный герой романа, был, во-первых, неудачно написан (декорации г. Егорова): в нем было больше шикарно-светского а la Сарджент, неужели трогательно-юношеского и открытого в духе подлинной английской традиции Генсборо».
В результате своего разбора Тугендхольд приходил к выводу, что «ни о какой революции кинемо-зрелища, которая приблизила бы его к значительности театра, говорить не приходится… Можно говорить лишь о реформе — притоке хорошего вкуса».
Говоря о том, что «Дориан» не явился революцией в кинематографии, Тугендхольд в сущности не делал никакого упрека Мейерхольду, так как Мейерхольд и не собирался производить никаких кино-революций, а ставил себе задачей только расследовать на первых порах самые методы кино, узнать их отличие от методов театра. Дело шло, таким образом, не о революции, а о попытке разрешить вопрос, является ли искусством кино, или это только движущаяся фотография. С этой точки зрения гораздо интереснее была оценка картины, сделанная в журнале «Искусство» (1917, № 1 – 2) С. Вермелем. Вермель исходил из положения: «Искусство движущейся фотографии только в том случае может истолковываться как искусство с эстетической точки зрения, если созданная ею (движущейся фотографией) форма являет ценность в себе. Вне формы, созданной аппаратом движущейся фотографии, нет формы искусства в кинематографии». Считая далее, что «современный кинематограф, конечно, никакого искусства из себя не представляет», Вермель выделяет «Портрет Дориана Грея», как факт выдающийся для русской кинематографии. Его прежде всего поражает, что в «Дориане» отсутствует та игра актеров, которая типична для инсценировок захватывающих «романов». Вермель пишет:
Дана схема поз, даны до деталей обдуманные фигуры. Лорд Генри в исполнении Мейерхольда почти парадоксален. И если на экране надо было все же написать два‑три парадокса, чтобы не забыть и слова прекрасного Уайльда, то ясно было, что будь этот принцип постановки доведен до конца, т. е. до того, что совокупность жестов играющих была бы доведена до самого парадоксального положения, — надписи из Уайльда были бы лишними. Потому что искусство жеста может быть еще более парадоксальным, чем слово.
Рецензент «Театральной Газеты» также отмечал исключительное значение «Дориана Грея». «Можно безошибочно сказать, — писал он, — что пока это высшее достижение русской кинематографии… В “Дориане Грее” от режиссера — удивительный почти психологический темп, создающий настроение и нарастание, от декоратора — красота зрелищная». В рецензии отмечается также успех картины на просмотре: «По окончании картины публика шумно зааплодировала, и от аплодисментов действительно трудно было удержаться».
В прокат «Дориан Грей» был пущен 1 декабря 1915 года. На плакатах были нарисованы крупные головы: юноши и безобразного, похожего на сатира, старика. Под рисунком стояла надпись: «Вот человек, продавший свою душу дьяволу». В окончательном монтаже было изменено деление на части. Вместо трех их сделали шесть.
Затянувшаяся над «Дорианом» работа не дала Мейерхольду возможности снять еще «Джиоконду», хотя газеты и сообщали, что Мейерхольд приступил к подготовительным работам. Дальше подготовки, однако, дело не пошло. В этот год зимний сезон должен был начаться рано, и был уже август, когда Мейерхольд покинул Москву.
Второй военный сезон. — Ухудшение жизни. — Речь В. И. Немировича-Данченко о задачах театра. — Утраты. — «Вторая» премьера «Стойкого принца». — Подготовка Мейерхольдом постановки «Грозы». — Речь перед актерами. — Декорации А. Я. Головина. — Отрицательные и положительные отзывы. — Классики на других столичных сценах. — Московские театры исканий. — Новые пьесы. — Опера. — Тяжелое положение театров. — Занятия в студии В. Э. Мейерхольда. — Отрывки из «Гамлета». — Преподавание Мейерхольда в «Школе сценического искусства». — Две книжки «Любви к трем апельсинам». — «Привал комедиантов». — Новая постановка «Шарфа Коломбины». — Театральные перемены. — Съезд по Народному театру.
Второй военный сезон начинался в условиях иных, чем первый. Если летом 1914 года, немедленно вслед за объявлением войны, война еще мыслилась как проблема «война и культура», то летом 1915 началось уже простое разложение и войны, и жизни, и культуры. На фронтах были неудачи. В июле была отдана Варшава, натиск австро-германцев на восточном фронте достиг своего апогея, русские войска продолжали отступать.