Все декорации обрамлял живописный портал, который подчеркивал, по мнению Соловьева, отличительный признак этих декораций — их панорамность.
Актерский состав в «Грозе» определился следующим образом: Дикого играл Уралов, Бориса — Юрьев, Кабаниху — Шаровьева, Тихона — Ходотов, Катерину — Рощина-Инсарова, Варвару — Ростова, Кулигина — К. Яковлев, Ваню Кудряша — Лешков, Шапкина — Казарин, Феклушу — Корчагина-Александровская, полусумасшедшую барыню — Можарова, Глушу — Устругова. Рощина была четвертой исполнительницей роли Катерины на Александринской сцене. Ее предшественницами были — Снеткова, Стрепетова и Савина. Для спектакля была написана В. Г. Каратыгиным специальная музыка.
Попытку дать новое сценическое истолкование «Грозы» критика встретила в большинстве случаев резко отрицательно. Кугель в своих заметках писал: «Постановка “Грозы” в Александринском театре произвела впечатление, которое нельзя назвать иначе как угнетающим». Он обвинял Мейерхольда, что тот поставил «Грозу» по-берендейски, что красочные костюмы связали по рукам и ногам даже талантливых артистов, что режиссер вообще убил и истерзал Островского. В газетных рецензиях на все лады повторялось «отсутствие Островского». Указывалось, что этот спектакль — бенефис Головина, что он и Мейерхольд превратили «Грозу» в какое-то «зрелищное действо», что «Грозы» не было, а были гром, молния и головинские декорации и костюмы какого-то оперного характера.
Наоборот, под свою защиту взял «Грозу» критик «Петроградских Ведомостей» Э. Старк, который о работе Мейерхольда писал:
Мейерхольд проявил тончайший режиссерский вкус. Впервые прикоснулся он к Островскому и одержал большую победу. Начать с того, что Мейерхольд, так сказать, выкинул весь мусор, накопившийся от прежних постановок «Грозы». Он сумел показать драму Островского в совершенно новом освещении, придать ей новый интерес, выявить присущий ей романтизм, углубить все, что раньше оставалось недоговоренным, и, в частности, особенно выделить вторую картину третьего акта, которую еще Аполлон Григорьев, чуткий и тонкий, совершенно не по своему времени критик, считал особенно важной; он бесконечно интересно разработал всю планировку действующих лиц, убив в этом отношении всякий шаблон и дав где интересную характерную группу, где яркое импрессионистское пятно; вообще, в пластическом отношении спектакль «Грозы» дает множество материала для вдумчивой оценки и показывает, какую огромную детальную работу проделал Мейерхольд. Великолепного эффекта добился он также с громом, придумав какие-то специальные приспособления и пустив в ход музыкальные инструменты.
К положительным отзывам надо отнести также отзыв и Осипова в «Обозрении театров», который, говоря об общем впечатлении от спектакля, указывал: «Точно мне хотели показать, как люди могли бы жить счастливо и спокойно, и как тому мешают жестокие нравы». Костюмы, выдержанные в стиле 40‑х годов, критику показались выдающимися по своей живописности: «Головин точно хотел ими показать, что сценичны и красивы не только старинные костюмы испанцев, французов и других народностей, но и былые наряды русских». Об исполнении Рощиной-Инсаровой Катерины большинство критиков писало, что артистка «не вышла из естественных пределов своего изящного, нервического дарования, не дала нот, захватывающих чудесной мечтой или силою живого глубокого чувства» (Л. Гуревич).
Особый фельетон посвятил «Грозе в Александринке» А. Н. Бенуа. Постоянный оппонент Мейерхольда и Головина, Бенуа и на этот раз отверг их новую работу. Как и Кугель, Бенуа считал постановку «Грозы» оскорблением: «Что бы сказали люди, создавшие русский театр, если бы они увидали такое кощунство. Впрочем, сам Островский, вероятно, просто бы обрадовался, найдя здесь материал для новой пьесы, а Щедрин вдоволь бы усладил свое желчное злорадство, убедившись в беспредельности человеческой глупости». Главным виновником Бенуа считал Мейерхольда, который «готов все перекромсать, “все предать”, лишь бы почудить, пожеманиться, погримасничать и тем самым сорвать аплодисменты толпы или получить от молодежи аттестат передовитости». «Такие постановки, как “Гроза”, — делал вывод Бенуа, — подменяют наше положительное знание какой-то вздорной ложью и они развращают нас, уничтожают последние мосты, соединяющие нас с остальным отечеством».