Упоминалось также о журналах, книгах, лекциях и докладах. О театральных лекциях говорилось: «В этом театральном сезоне господа лекторы по вопросам театральных исканий снова подняли свои голоса, в прошлом году заглушенные первыми событиями великой войны. Ю. М. Юрьев читал об “искусстве, его значении в современном театре”, а в прениях приняли участие Федор Сологуб, В. Соловьев и В. Мейерхольд. Проф. К. И. Арабажин говорил на тему “Золотые нити в искусстве и в театре (от Станиславского до наших дней)”. Можно ли было назвать диспутом выступление одного возражающего голоса (В. Мейерхольд). Н. Н. Евреинов провозгласил “театр для себя” (кейф в гареме). Федор Сологуб избрал для своего выступления вопрос о современном репертуаре. Клочков связал театр с оккультизмом».
В той же хронике в «Любви к трем апельсинам» и в хронике «Аполлона» мы находим сведения о новом театрике «Звездочет» или «Привал комедиантов», который должен был занять место закрытого (весной 1915 года) подвала «Бродячая собака». Во главе «Привала комедиантов» оставался тот же «хозяин» — «Дома интермедий» и «Бродячей собаки» — Борис Пронин. Новый театр открывался в подвале дома Рубинштейна на Марсовом поле. Само помещение было перестроено архитектором И. А. Фоминым. А комнаты и зрительный {зал были отделаны художниками Борисом Григорьевым, Сергеем Судейкиным и Александром Яковлевым. На долю Судейкина выпала задача расписать самый зрительный зал, который должен был носить название «Зала Карло Гоцци и Эрнеста Теодора Амадея Гофмана». В качестве основных элементов украшения зала Судейкин взял у Лонги цветы и атрибуты венецианского обихода. «Маски, свечи, в прикрепленных к стенам канделябрах, все это, — писал В. Соловьев, — должно напоминать посетителям зала о красоте Венеции и об ее утраченном могуществе». Художественной частью должен был заведовать Доктор Дапертутто. Для него Судейкин сделал эскиз костюма, в котором Доктор Дапертутто приветствовал бы гостей. Это был «розовый атласный камзол с серебряными пуговицами, синий плащ, лакированная треуголка с плюмажем, маска-клюв, закрывающая лоб и часть носа». В репертуар этого «театра подземных классиков» были включены «Шарф Коломбины», «Кот в сапогах» Тика, намечались пьесы Клоделя, Метерлинка, Стриндберга, Миклашевского, М. Кузмина и др.
Мейерхольду удалось на сцене «Привала» осуществить только в новой режиссерской редакции постановку «Шарфа Коломбины». Это возобновление, для которого костюмы, декорации, бутафорию делал С. Ю. Судейкин, оказалось значительно менее интересным, чем замечательная постановка «Дома интермедий».
Старая балаганная история о легкомысленной Коломбине и ее двух любовниках здесь утратила свой смысл благодаря замыслу художника, имевшему неосторожность всю тяжесть драматической ситуации перенести на Пьеро и показать зрителям этого паяца, истекающего клюквенным соком, в костюме рафинированного лунного мечтателя, чуть ли не поющего перед окнами своей возлюбленной «au claire de la lune». Сцена бала (вторая картина) благодаря костюмам гостей была почти сведена на нет. Фигура тапера, такая значительная и ответственная в трактовке Сапунова, осталась в тени при возобновлении пантомимы (В. Соловьев).
Одним из трюков, который использовал Мейерхольд в этой работе, был взлет Арлекина на канате под колосники. Этот трюк, напоминающий трюки старых феерий, впоследствии был использован Мейерхольдом в московской постановке «Смерти Тарелкина». В «Шарфе Коломбины» были отмечены К. Павлова в роли Коломбины и молодой актер Щербаков, который, изображая бедного Пьеро, проводил роль в манере преувеличенной пародии. Постановкой «Шарфа Коломбины» закончилось участие Мейерхольда в делах «Привала комедиантов». На посту режиссера его сменил молодой александринский режиссер Н. В. Петров, выступавший под псевдонимом «Коля Петер».
Постановка «Шарфа Коломбины» состоялась в апреле 1916 года. К этому времени начали выясняться для В. Э. Мейерхольда некоторые перспективы будущей зимы.