Замечательна в этом портрете прекрасно удавшаяся художнику его «психологичность». Кто следил за всеми исканиями и «теоретическими махинациями» В. Э. Мейерхольда, того должно поразить, как резко и наглядно передал Григорьев самую сущность интересной фигуры нашего театрального модерниста. Портрет этот не менее малявинских баб символичен. В нем отразились гримасы современного духа, какой-то надлом ею, заставивший кошмарам русской действительности предпочесть кошмары «Балаганчика».
Написанный накануне революции этот портрет, где Мейерхольд изображен в сопутствии «красного стрелка», приобретает и другое, более символическое значение. Он как бы указывает на ту связь, которая впоследствии образуется у режиссера с революционными событиями и переживаниями последующих лет.
В январе 1917 года Мейерхольд показал две новых постановки. В среду 25 января в Александринском театре прошла первая часть трилогии Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского», которую В. Э. Мейерхольд режиссировал вместе с А. Н. Лаврентьевым, а в пятницу 27 января в Мариинском театре состоялось первое представление «Каменного гостя» Даргомыжского.
О своей работе над трилогией Сухово-Кобылина Мейерхольд в беседе с сотрудником «Биржевых Ведомостей» сообщил следующее:
В виду того, что я занят репетициями «Каменного гостя», который пойдет сейчас же после «Фенеллы», т. е. между 23 и 28 января, репетиции «Свадьбы Кречинского» ведет любезно принявший на себя сотрудничество со мной А. Н. Лаврентьев. Разработка мизансцены с артистами принадлежит всецело ему, разработка макета сделана мною, при чем, вырабатывая планы, мы исходили из замечательной игры В. Н. Давыдова — Расплюева.
Говоря о постановке всей трилогии в целом, Мейерхольд указал:
Вообще основной стиль постановки подсказан трактовкой исполнителей Расплюева и Тарелкина, т. е. Давыдова и Аполлонского, которые ведут свои роли в том гротесковом тоне, столь подходящем для произведения Сухово-Кобылина.
Кроме Давыдова — Расплюева в «Свадьбе Кречинского» были заняты: Юрьев и Корвин-Круковский — Кречинский, Яковлев и Валуа — Муромский, Вивьен — Нелькин, Немирова-Ральф — Атуева, Коваленская — Есипович, Стахова и Шестаченко — Лидочка, Малютин — Федор, Пантелеев — Бек, Вертешев — Щебнев, Усачов и Локтев Тишка. Декорации делал помощник А. Я. Головина — Б. Альмединген.
Возобновление «Свадьбы Кречинского» в новой постановке не встретило сочувствия критики. В «Речи» мы находим следующий отзыв:
Господа Лаврентьев и Мейерхольд, ставившие пьесу, предпочли иной замедленный темп, и пьеса в последней постановке тянется вяло и медленно. Какие этой комедии нужны декорации? По ремарке автора — самые простые, ибо никакой роли они в этой пьесе не играют. Но это лишило бы режиссеров возможности показать свое режиссерское «я», и обновленная постановка украсилась декорациями Альмедингена, ковриком, колоннами и всякими режиссерскими мудрствованиями. Это не случайно, а находится в тесной связи со всем спектаклем… явно расходящимся со стилем пьесы (Рабинович)
Через два дня после «Свадьбы Кречинского» (27 января) состоялась и премьера оперы А. Даргомыжского «Каменный гость» в Мариинском театре, и этот спектакль и явился одной из наиболее характерных и законченных работ Мейерхольда в данный период.
Постановка «Каменного гостя», как мы уже говорили, была поручена Мейерхольду и Головину в 1913 году, когда праздновался юбилей столетия со дня рождения Даргомыжского. Затянувшаяся работа по изготовлению эскизов, декораций и костюмов заставила не раз откладывать намеченное возобновление «Каменного гостя». За это время Мариинский театр успела перегнать «Музыкальная драма», поставившая «Каменного гостя» в сезон 1915 – 1916. Таким образом, этому пушкинскому спектаклю суждено было осуществиться незадолго до лермонтовского «Маскарада» и завершить серию «императорских работ» Мейерхольда.
«Каменный гость» давно привлекал внимание режиссеров. Еще летом 1912 года Мейерхольд, работая в Териоках, думал поставить «Каменный гость», как драматический спектакль. Театр Пушкина Мейерхольд считал сценически мало раскрытым, о чем писал в статье «Русские драматурги» летом 1911 года. Когда пушкинский спектакль прошел в сезон 1914 – 1915 г. в Художественном театре, Мейерхольд в известной нам статье «Бенуа-режиссер» резко осудил сценическую интерпретацию маленьких драм Пушкина. В частности, критикуя постановку «Каменного гостя», Мейерхольд писал, что Бенуа погряз в густых дебрях реализма: «звяканьем цепей, щелканьем замков, перекликанием ночных сторожей ему захотелось дать как можно больше старой Испании». Он утверждал, что вся трактовка пушкинской драмы на основе теории душевного реализма и жизненной игры превратила «Каменного гостя» из произведения, полного волшебства и музыкальности, в инсценированное либретто, которое «жизненно» рассказывало о событиях «Каменного гостя». Постановка оперы Даргомыжского в «Музыкальной драме» была также разрешена в принципах натурализма.