Как бы дополнением ко всем этим петербургским речам явился, открывшийся 1‑го марта в Москве, второй (и оказавшийся последним) съезд режиссеров, под председательством В. И. Немировича-Данченко. Этот съезд ясно показывал, что за десять лет со дня открытия Художественного театра роль режиссера в русском театре стала решающим фактором в развитии театральной культуры. К хотя актер и признавался основным элементом театра, но вне строительства спектакля, как главного предмета театра в его целом, ему не было дальнейшего пути.
На этот раз к съезду готовились гораздо энергичнее и тщательнее, чем раньше. По инициативе Н. А. Попова к началу его была устроена театральная выставка, в которой принял главное участие музей А. А. Бахрушина. Специальные отделы были посвящены Художественному театру и А. П. Ленскому. Сама программа съезда выразилась в ряде докладов. С докладами выступили — Н. А. Попов о мейнингенцах, А. Р. Кугель — об элементах театра, М. Е. Залесов — о режиссерах-новаторах, С. Глаголь — о роли режиссера в современном театре, и ряд других. В результате заседаний были вынесены резолюции, в которых подчеркивалось желательность исследования режиссерского дела в России, в связи с влиянием западноевропейских театров, в частности мейнингенцев. О «театре исканий» постановлялось, что он должен существовать отдельно от театра общехудожественного, затем говорилось, что в Москве должны быть учреждены специальные режиссерские курсы. По отношению к театральной критике съезд выражал пожелание, чтобы театральные критики ближе знакомились с техническими условиями сценической работы, и чтобы критические отзывы писались ими не наспех. Эта последняя резолюция вызвала реплику Кугеля, в которой говорилось, что стремление из театрального критика сделать товарища и помощника режиссера совершенно не соответствует понятию о театральной критике, как о самостоятельном искусстве.
Впрочем, дело было не в резолюциях, а в том, что режиссеры имели возможность обменяться мнениями по своему искусству. Нельзя сказать, чтобы здесь было высказано много оригинального, но все же основные проблемы того времени были затронуты. Из них главной была проблема о взаимоотношениях актеров и режиссеров. По странному недоразумению здесь были, по выражению газет, или рыцари актера, или рыцари режиссера. Но очень мало было людей, придававших данному вопросу строго теоретический характер. Благодаря этому, дискуссия неизменно натыкалась на те или иные конкретные случаи и принимала оттенок полемической страстности. Особенно старался Кугель, защищая актера против режиссерского засилия.
Сезон 1908 – 1909 заканчивался под знаком Гоголя. В марте праздновалось столетие дня его рождения. Еще за несколько месяцев до юбилейных дней, 8‑го декабря 1908 года в Художественном театре состоялась премьера «Ревизора», где режиссура, по выражению Н. Е. Эфроса, «каждое данное пьесы довела до своего крайнего предела, передав в тоже время характер места и 30‑е годы археологически точно». Но в этом преувеличенном воссоздании быта (отнюдь не гротескном) затерялся стиль гоголевского театра. «Ревизор» отяжелел от излишне натуралистических подробностей. Это был спектакль, в котором, как и в «Горе от ума», театр пытался через автора прорваться в самую жизнь и дать ее точное воспроизведение.
В Александринском театре в честь Гоголя были поставлены два сборных спектакля — 18‑го марта шла «Женитьба» и «Собачкин», 19‑го — «Игроки», «Утро делового человека», «Лакейская», «Тяжба». Постановка этих спектаклей была разделена между различными режиссерами. Мейерхольд ставил «Тяжбу». Это был его первый режиссерский подход к гоголевскому театру, но на этот раз дело ограничилось только монтировочными задачами. Для выработки приемов игры у него не было ни времени, ни репетиций.
Мы уже говорили, что Мейерхольд назвал сезон 1908 – 1909 «унылая зима». Да, после яркой зимы 1906 – 1907, и даже после катастрофического сезона 1907 – 1908, эта зима могла показаться унылой. Но это объяснялось во многом самым фактом перехода Мейерхольда на новые рабочие рельсы. Тем не менее плодотворность сезона была для Мейерхольда несомненной. В эту зиму Мейерхольд, получив относительную материальную устойчивость, вновь начинает учиться. Он жадно бросается на книги по театру, тщательно их изучает, делает многочисленные пометки, выписывает немецкую теоретическую литературу и всячески стремится углубить свои художественные взгляды. Часть прочитанного была связана с подготовкой постановки «Тристана и Изольды», которая осуществилась в первую половину следующего сезона.