Он приятный сотрудник, когда оглянешься, как много сделано. Но вот только тянется как-то работа, тянется как «тянушка» из кондитерской. Я иначе люблю работать, хотя и с кейфом. Кейф, впрочем, в нашей работе чудесно действует на нервы.
И дальше:
Бабушка разложила пасьянс. Бабушка — это я и Загаров; один я мало похож на бабушку, один Загаров тоже. Надо было нас сложить, чтобы получить бабушку. Бабушка — это режиссер (я плюс Загаров) пьесы «Живой труп». Бабушка разложила пасьянс, пришел кот, швырнул лапкой и спутал пасьянс. Что пасьянс? Наша работа. Кто кот? Борис [Б. К. Пронин].
Вообще работа над «Живым трупом» несколько тяготит Мейерхольда. В письме от 21‑го марта читаем: «Жду скорее сдать работу над “Живым трупом”, чтобы быть свободным для “Маскарада”, от которого меня отвлекли так сильно сначала банкет “Дома интермедий”, потом “Живой труп”. А быть может этот перерыв и к добру для “Маскарада”. Как знать?»
Наконец, 22‑го мая монтировка «Живого трупа» вчерне закончена, и Мейерхольд пишет, что 22‑го он с утра засел за писание общих замечаний к инсценировке «Живого трупа», для доклада о монтировке. В этот же день началось писание монтировки под диктовку по черновикам. 23‑го монтировка передается директору императорских театров. 24‑го, 25‑го, 26‑го заканчиваются предварительные работы. Выясняется художник. Сначала предполагают, что декорации будет писать А. Я. Головин, но потом Теляковский поручает «Живой труп» К. А. Коровину. 25‑го с утра режиссеры распределяют роли, в 3 часа обсуждают с Коровиным планировки, а в 5 час. докладывают директору распределение ролей. У Теляковского решается, что Загаров и Мейерхольд должны вместе с Коровиным поехать в Москву для собирания материала. Последний день майских работ над «Живым трупом» — 26‑е. В этот день Загаров, Лаврентьев, Коровин примеряют сцену для «Живого трупа», а затем делается перерыв до осени.
Хотя «Живой труп» и берет много времени у Мейерхольда, но он все же находит возможность уделить час-другой для работ над «Маскарадом». В мае эти работы протекают то в Публичной библиотеке, то дома. Иногда Мейерхольд уславливается с поэтом Пястом работать вместе: Пяст над переводом трагедии Тирсо де Молина «Осужденные за неверие», а Мейерхольд над изучением материалов к «Маскараду». Через Пяста Мейерхольд все сильнее и сильнее втягивается в мир старого испанского театра, испытывая на себе влияние его законов. В письме от 16‑го он сообщает о разговорах об издании Тирсо, а в письме от 18‑го о том, что он просил отъезжающую в Лондон артистку Тхоржевскую справиться о книгах, надобных для испанского театра. 23‑го мая на «башне» у Вячеслава Иванова Пяст уже читает готовый перевод первого акта «Осужденных за неверие». Одновременно с сообщением этого факта Мейерхольд пишет: «Мне подарены два экспромта: один Пястом, другой Верховским».
Пяст.
Распластав зеленый веер,
Лег в траву он как кобольд,
Знаменитейший наш Мейер,
Мейер-Мейер-Мейерхольд.
Верховский.
Du bist wie eine Blume
So schwn, so rein und hold
В изящнейшем костюме
Наш милый Мейерхольд.
К этому последнему экспромту Мейерхольд делает примечание: «имей в виду, что изящнейшим костюмом назван тот ежедневный мой синий пиджак, который начинает уже лосниться».
В эти дни работы над «Живым трупом» Мейерхольд видится вообще со многими из своих друзей. Приехавший из Парижа Головин рассказывает ему о новой мистерии Д’Аннунцио «Мученичество святого Себастиана», которая должна была идти в это время в Париже с Идой Рубинштейн в главной роли. Музыку к «Себастиану» написал К. Дебюсси, декорации Л. Бакст. По отзыву Головина — мистерия слаба, но музыка поразительна.
Ряд встреч то по делам, то в часы отдыха отмечаются Мейерхольдом в его майских письмах, похожих на дневник. В своей совокупности они очерчивают круг самых разнообразных интересов, главным образом связанных с театром. Вот, например, упоминается о свидании с композитором А. К. Лядовым у Головина, на котором Лядов предлагает новые варианты балета-«русалии» «Лейла и Алалей» по сценарию, сочиненному А. М. Ремизовым. Это должен был быть спектакль, осуществленный совместными силами А. К. Лядова, А. М. Ремизова, А. Я. Головина, В. Э. Мейерхольда и М. М. Фокина. Инициатором проведения проекта в жизнь был молодой киевский миллионер М. И. Терещенко, стоявший в те годы близко к Мариинскому театру. Впоследствии в некрологе А. К. Лядова Мейерхольд писал:
По плану А. К. Лядова пьеса «Лейла и Алалей» должна была начать собою совсем особого рода представления; не даром и А. М. Ремизов назвал свой сценарий не балетом, а «русалией». Этот спектакль готовился вывести наш балетный театр на тот путь к «морю-океану», к которому ремизовская наречница привела Алалея и Лейлу. Этот спектакль дал бы, конечно, нашему балету ту счастливую долю, которой нет теперь в нем: нет в нем того «золоторукого солнца, возносящего руки над миром», и молчат наши уста, нечему сказать «здравствуй, солнце». Такие исключительные дарования в среде балетмейстеров, артисток и артистов, какими располагает балетная труппа императорского Мариинского театра, и так мало радости дают им русские композиторы. А. К. Лядов готовил им великую радость, но радости этой не суждено было засиять.