В начале этой главы мы дали краткий очерк деятельности московских и петербургских театров в текущий сезон. Вернемся к ним еще раз.
Начавши свой год неделей Островского, московский Малый театр пережил за сезон полную репертуарную неразбериху. За «Гранью» Тимковского последовали «Наследники» Хин, «Израиль» Бернштейна, «Прохожие» Рышкова, «Большие и малые» Персияниновой, «Пир жизни» Пшибышевского, «На полпути» Пинеро. Почему-то выплыла «Герцогиня Падуанская» Уайльда, и, наконец, сезон завершили «Убеждения госпожи Обрэ» Дюма и «Бесчестие» Филиппи. Этот случайный подбор пьес обычно оправдывался желанием не порывать связи с новой драматургией.
Не мог похвастаться своим репертуаром и Александринский театр. И тут репертуар был засорен всякими «новинками». Только «Живой труп» да «Воители в Гельголанде» выделялись над общим уровнем, да была сделана попытка заново поставить «Ревизора» по тексту 1842 г. Художественный театр закончил свой сезон постановкой тургеневского спектакля, не давшего ничего нового по сравнению с «Месяцем в деревне». Только Станиславский своим исполнением графа Любина, буффонным и преувеличенным, нарушил созерцательное любование спектаклем. Антрепренер К. Н. Незлобин успел расширить свое дело, открыв филиал в Петербурге, занявший помещение театра В. Ф. Комиссаржевской. И в Москве и в Петербурге гвоздем незлобинского сезона была «Псиша» Ю. Беляева, делавшая переполненные сборы.
Гораздо счастливее в тот год обстояло с оперой. Сезон московского Большого театра прошел под знаком Вагнера, благодаря возобновлению всех частей «Кольца Нибелунгов». У С. И. Зимина шли исключительно иностранные новинки: «Генрих VIII» Сен-Санса, «В долине» Д. Альбера, «Фигляр» Массене и «Луиза» Шарпантье. В Мариинском театре блестяще начатый сезон к концу года, однако, показал, как обманчивы были надежды, возлагаемые на радикальное обновление оперного дела. После «Моряка-скитальца», «Хованщины» и «Орфея» неожиданно поставили «Пана-сотника» Казаченко и «Призрак» Данилевского. Уход из театра чиновника особых поручений при Теляковском М. И. Терещенко, приобретшего в театральных сферах сильное влияние и сумевшего включить в репертуар «Электру» Штрауса, заставил музыкальную критику мрачно смотреть на будущее Мариинской сцены. Балетный сезон в Мариинском театре был очень скуден. Новые хореографические композиции М. Фокина: «Исламей» (на музыку Балакирева), «Papillon» (на музыку Шумана) прошли лишь благотворительным спектаклем в пользу литературного фонда. В Большом театре огромный успех имело возобновление А. Горским балета «Корсар», выдержавшего 16 представлений при полных сборах.
Отдельные удачи казенных театров не меняли общего их курса. Полоса новаторства постепенно кончалась. Все сильнее и гуще делалась художественная реакция. И путь Мейерхольда и Головина был в дальнейшие годы путем почти полного одиночества.
В этот год усердно работали театры миниатюр. С осени 1911 года в Петербурге открылся «Троицкий театр» Фокина, в Москве «Мамоновский театр» Арцибушевой. Окончился интимный период в жизни «Летучей Мыши». Сезон 1911 – 1912 был последним в жизни «Летучей Мыши», как кабаре. «Мышь» превращалась с будущего года в настоящий театр. Наиболее интересной постановкой «Кривого зеркала» была пантомима «Сумурун», ранее шедшая у Рейнгардта. В «Кривом зеркале» ее ставил Евреинов.
О театре эту зиму был ряд высказываний. На съезде художников, состоявшемся в Петербурге в конце декабря и в начале января, был специальный отдел «Искусство в театре», где с докладами выступили С. М. Волконский («О ритме в сценических искусствах»; «Сценическая обстановка и человек»), Ю. Э. Озаровский, Ф. Ф. Комиссаржевский (о гармонии искусств на сцене), А. Н. Крем-лев и др. На докладе о сценической обстановке Волконский демонстрировал диапозитивы эскизов Аппиа.
В марте 1912 года в журнале «Студия» впервые был возвещен Ю. И. Айхенвальдом «конец театра». В своем отрицании театра московский критик стремился доказать, что театр не искусство, а что-то другое, что театр не принадлежит к благородной семье искусств, что он отрада плебса. Айхенвальд говорил: «искусство свободно — театр нет» и «драма без театра мыслима — театр без драмы немыслим». Поэтому «не театр приходится освобождать от литературы, а литературу от театра».