Полагаю, что вы не нуждаетесь в дальнейших объяснениях, Петир ван Абель, – ведь мы с вами очень похожи, и на то есть свои причины. Вы сильный человек, я тоже. Однако я хочу, чтобы вы поняли кое-что еще: я полюбила этого духа – слышите? – я научилась его любить! Потому что этот дух стал моей волей!
– Он погубил вашу мать! – воскликнул я и вновь заговорил о безграничном коварстве сверхъестественных сил, подтверждение чему мы находим во множестве древних легенд и сказаний. В завершение своей тирады я заявил, что это существо нельзя до конца понять разумом, а следовательно, нельзя и управлять им разумно.
– Моя мать отлично знала вам цену, – печально покачала головой Шарлотта, протягивая мне бокал с вином, от которого я в очередной раз отказался. – Все вы из Таламаски в конечном итоге не лучше католиков и кальвинистов.
– Ничуть не бывало, – сказал я. – У нас с ними нет ничего общего. В отличие от духовенства мы черпаем наши знания, основываясь на наблюдениях и опыте! Мы шагаем в ногу со временем и с этой точки зрения скорее сродни хирургам, терапевтам, философам!
– Ну и что это значит? – фыркнула Шарлотта.
– Духовенство ищет ответы в откровениях, в Святом Писании. Рассказывая о старинных легендах про демонов, я пытался привлечь ваше внимание к чистому знанию! У меня и в мыслях нет призывать к буквальному и доскональному восприятию всего, что написано в области демонологии. Нет! Следует выбрать лишь самое главное, а остальное безжалостно отвергнуть.
Она молчала.
– Вы говорите, дочь моя, что получили весьма хорошее образование. В таком случае вспомните судьбу моего отца, хирурга Лейденского университета, человека, который отправился в Падую, чтобы учиться, а затем в Англию, чтобы слушать лекции Уильяма Гарвея{5}; отец выучил французский, чтобы читать труды Паре{6}. Великие врачеватели отбрасывают в сторону «священные книги» Аристотеля и Галена. Они учатся, рассекая мертвые тела, рассекая живых животных! Они ведут наблюдения и таким образом обретают знания. Это и наш метод. Поэтому я и говорю – посмотрите внимательнее на это существо, вспомните, что оно совершило! Я утверждаю, что оно своими трюками довело Дебору до гибели. Оно погубило и Сюзанну.
Молчание.
– Значит, вы советуете изучить его получше. Вы велите мне отнестись к нему так, как отнесся бы врач. И покончить при этом с колдовством, заклинаниями и тому подобным.
– Да, для этого я сюда и приехал, – со вздохом подтвердил я.
– Вы приехали сюда ради чего-то другого, гораздо более важного и лучшего, – возразила она, одарив меня дьявольской и в то же время очаровательной улыбкой. – Ну же, будем друзьями. Выпейте со мной.
– Мне бы лучше сейчас отправиться спать.
Она мило рассмеялась:
– Я тоже не прочь отдохнуть, но не сию минуту.
Она снова протянула мне бокал, и, чтобы не показаться невежливым, я принял его и выпил, мгновенно опьянев еще больше, чем прежде, словно в бутылке было адское зелье.
– Пожалуй, мне уже достаточно, – пробормотал я.
– Это же мое лучшее бордо, вы обязательно должны выпить еще. – Шарлотта опять наполнила мой бокал.
– Ладно.
Знал ли я тогда, Стефан, что должно произойти? Неужели даже в ту минуту, когда я поднес бокал к губам, я любовался ее сочными губками и изящными ручками?
– Милая красавица Шарлотта, – сказал я, – известно ли вам, как я люблю вас? Мы говорили о любви, но я не сказал…
– Знаю, знаю, – ласково прошептала она, поднимаясь и беря меня за руку. – Не расстраивайтесь так, Петир. Я все знаю.
– Взгляните вокруг! – Я попытался привлечь ее внимание к прекрасному зрелищу: огни внизу, казалось, танцевали на деревьях, словно светлячки, и сами деревья как будто ожили и наблюдали за нами, а ночное небо уходило в безбрежную высь, где сияли звезды и залитые лунным светом облака.
– Идем, дорогой, – сказала Шарлотта, увлекая меня за собой к лестнице.
Признаюсь, Стефан, ноги мои ослабли от вина, я спотыкался.
В это время послышалась тихая музыка, если ее можно так назвать, потому что зазвучали только африканские барабаны; им вторил какой-то странный печальный рожок. Его звук сначала мне понравился, но потом вызвал отвращение.
– Отпустите меня, Шарлотта, – взмолился я, а она продолжала тянуть меня к скалам. – Будет лучше, если я отправлюсь спать.
– Да, сейчас ты отдохнешь.
– Тогда почему мы идем к скалам, дорогая? Вы хотите сбросить меня в море?
Шарлотта рассмеялась:
– Ты такой красавчик, несмотря на всю свою пристойность и голландские манеры! – Она танцевала передо мной, двигаясь быстро и грациозно на фоне темного блестящего моря, и ее волосы развевались на ветру.
Она была прекраснее даже, чем моя Дебора. Опустив взгляд, я, к своему удивлению, обнаружил, что в левой руке по-прежнему держу бокал. Шарлотта тут же наполнила его, а я, терзаемый жаждой, осушил содержимое залпом, как пьют эль.
Снова взяв меня под руку, она указала на крутую тропинку, проходившую в опасной близости от края пропасти, но я заметил в конце крышу, свет и, как мне показалось, выбеленную стену.
– Ты думаешь, я не благодарна тебе за все, что ты рассказал? – прошептала она мне на ухо. – Напротив, очень благодарна. И жажду услышать новые подробности и о твоем отце-лекаре, и о других людях, чьи имена ты называл.
– Я могу поведать тебе многое, но не для того, чтобы полученными от меня сведениями ты воспользовалась во зло.
Нетвердо держась на ногах, я попытался разглядеть рабов, игравших на барабанах и рожке, – судя по звучанию инструментов, где-то совсем рядом. Музыка эхом разносилась по скалам.
– О, значит, ты веришь в зло! – рассмеялась Шарлотта. – Ты веришь в ангелов и дьяволов и сам предпочел бы стать ангелом, как ангел Михаил, который низверг дьявола в ад.
Обняв меня одной рукой, дабы уберечь от падения, она тесно прижалась ко мне грудью и нежной щекой коснулась плеча.
– Мне не нравится эта музыка, – сказал я. – Зачем они так играют?
– Потому что это доставляет им радость. Плантаторы в здешних местах совсем не заботятся о развлечении своих рабов. А стоило бы. Они получали бы гораздо больше. Впрочем, мы, кажется, опять вернулись к наблюдениям. Идем же, впереди ждут несказанные удовольствия.
– Удовольствия? Но я не люблю удовольствия, – пробормотал я заплетающимся языком, чувствуя, как голова идет кругом. Музыка тем временем становилась все навязчивее.
– Ушам своим не верю! Как это ты не любишь удовольствия? – фыркнула Шарлотта. – Как можно их не любить?
Мы подошли к небольшому строению, и в ярком свете луны я увидел, что оно представляет собой в общем-то обычный дом с покатой крышей, только построенный на самом краю скалы. Тот свет, что я заметил с тропы, шел из фасадных окон, которые, наверное, были открыты, но войти в дом можно было только через тяжелую, запертую на засов дверь.
Все еще смеясь над моими словами, Шарлотта его отодвинула, но я остановил ее:
– Что это? Тюрьма?
– Ты и так в тюрьме своего собственного тела, – ответила она и втолкнула меня внутрь.
Собрав все силы, я вознамерился выйти, но дверь захлопнулась и кто-то запер ее снаружи. Услышав лязг задвигаемого на место засова, я огляделся в смятении и злобе.
Передо мной был просторный зал с огромной кроватью о четырех столбиках, достойной английского короля, хотя она была убрана муслином, а не бархатом и завешена сеткой, которую здесь используют от комаров. По обе стороны от кровати горели свечи. Выложенный плиткой пол был устлан коврами. Окна фасада действительно стояли распахнутыми настежь, и я вскоре понял почему: не пройдя и десяти шагов, я оказался у балюстрады, за которой простиралась пустота – там не было ничего, кроме высокого обрыва над узким берегом моря.