– Но дом действительно прекрасный, – со вздохом ответил Майкл. – Он построен наподобие корабля. Никогда еще не видел столь превосходно спроектированного современного дома.
– Чувствуете, как он движется? Этот дом строили, чтобы он двигался вместе с водой.
Майкл медленно прошел по толстому ковру гостиной. Только теперь он заметил позади камина винтовую лестницу, ведущую наверх. Сверху из открытой двери лился янтарно-желтый свет. И сразу же в голову пришли мысли о спальнях, столь же просторных, как комнаты нижнего этажа. Он представил, как они лежат вдвоем в темноте и смотрят на далекое зарево городских огней. Его лицо снова обдало жаром.
Майкл быстро взглянул на Роуан. Уловила ли она эту мысль, как прежде прочла невысказанный вопрос? Впрочем, такую мысль способна уловить любая женщина.
Роуан стояла в кухне у открытой двери холодильника. Впервые Майкл увидел ее лицо при ярком свете и поразился его почти азиатской гладкости. Однако для азиатки у доктора Мэйфейр слишком светлые волосы. А кожа на лице настолько упруга, что от улыбки на щеках появляются ямочки.
Майкл шагнул к ней. Ощущение близости ее тела, блики света, игравшие на гладкой коже рук, сияние волос заставили его вновь испытать острое возбуждение. Такие волосы – пышные и довольно короткие, чуть ниже уровня подбородка, – невероятно усиливают привлекательность каждого движения, каждого жеста их обладательницы. Так, во всяком случае, казалось Майклу. Такие женщины запоминаются надолго, и прежде всего в памяти остаются их прекрасные волосы.
Едва Роуан закрыла холодильник и яркий белый свет погас, Майклу открылась другая картина: сквозь стеклянную стену, выходящую на север, почти в самом ее левом углу, вблизи входной двери, он увидел океанскую яхту цвета слоновой кости, стоящую на якоре. Слабый свет прожектора освещал ее внушительную носовую часть, многочисленные иллюминаторы и темные окна рулевой рубки.
Яхта показалась ему неправдоподобно огромной – ее можно было сравнить, пожалуй, с лежащим на боку китом. Создавалось впечатление, что эта громадина вот-вот вторгнется в окружавший его мир изящной мебели и ковров. Майкл почувствовал, как его охватывает паника и… какой-то странный, непонятный страх: ему вдруг подумалось, что ужас, пережитый им в момент спасения, как раз и был тем, что он безуспешно пытался вспомнить.
Надо идти туда, другого выхода нет. Собственными руками ощупать палубу. Он вдруг поймал себя на том, что уже направляется к стеклянным дверям, остановился и в смущении наблюдал, как Роуан отодвигает засовы и плавно откатывает в сторону тяжелую створку.
Холодный ветер ворвался в помещение. Майкл услышал поскрипывание снастей на массивной яхте. Слабый бело-голубой свет прожектора показался ему мрачным и вызвал неприятное ощущение. Про такие суда обычно говорят: «…обладает хорошими мореходными качествами». Майкл мог вполне согласиться с таким определением. У пересекавших океаны мореплавателей прошлого корабли были намного меньше. Покачивающаяся перед ним на волнах яхта выглядела пугающе огромной.
Он вышел на пирс и направился к яхте. Ветер плотно прибивал к щеке воротник куртки. Вода внизу казалась совершенно черной. От нее исходил характерный запах – влажный запах того, что неизбежно погребено в морских водах.
Он мельком взглянул на огоньки Сосалито, мерцавшие на другой стороне залива; пронизывающий ветер мешал наслаждаться живописным видом. Майкл явственно ощущал, как вокруг сгущается все то, что он так ненавидел в климате западного побережья, не знающем ни суровой зимы, ни палящего лета: вечная сырость, вечный холод, вечные пронизывающие ветры.
Как хорошо, что вскоре он окажется дома, где его словно теплым одеялом окутает привычная августовская жара. Он вновь увидит улицы Садового квартала, деревья, качающиеся на ласковом ветру…
Но сейчас не время думать об этом. Его ждет яхта. Надо взбираться на эту посудину с ее иллюминаторами и такими скользкими на вид палубами. Яхта слегка покачивалась, ударяясь бортом о резиновые шины, укрепленные по всей длине стенки пирса. Нет, морская романтика явно не его стихия. Даже перчатки на руках сейчас не вызывали раздражения.
В своей жизни Майклу довелось плавать лишь на больших судах: в детстве – на старых речных паромах, а позже – на огромных круизных теплоходах, катавших сотни туристов по заливу Сан-Франциско. При виде любого судна наподобие этой яхты в голову почему-то неотступно лезли мысли о возможности падения за борт.
Майкл прошел вдоль борта до кормы, начинавшейся сразу за башенкой рулевой рубки. Уцепившись за перила, он подпрыгнул и взобрался на борт, неприятно удивившись тому факту, что громадина качнулась и словно бы осела под его весом. И вот наконец он стоит на палубе.