Гость оглядывался, немигающими глазами рассматривал Монастырь, растянув губы в принужденной улыбке. Старейшины мало интересовались чувствами других людей, но внезапно Русель словно увидел комнату глазами этого ребенка.
Монастырь чем-то напоминал библиотеку. Или больничную палату. Старейшины молча сидели в креслах или медленно прогуливались по комнате, рассчитывая каждый шаг, чтобы не повредить свои драгоценные хрупкие тела. Такой образ жизни установился еще задолго до рождения Поро. И я, который любил Лору, когда она была ненамного старше этого ребенка, я заперт в этом пыльном чулане.
— Что тебе нужно, Поро?
— Дилюк болен. Он хочет вас видеть.
— Дилюк?..
— Ваш брат.
Выяснилось, что Дилюк был не просто болен — он умирал.
И Русель отправился за мальчиком, в первый раз за многие годы покинув стены Монастыря.
Он больше не чувствовал себя здесь дома. Члены экипажа, его ровесники, постепенно уходили из жизни, и численность их резко сократилась — точно так же, как произошло бы на Порт-Соле, если бы они смогли там остаться. Русель постепенно привык к тому, что лица, знакомые ему с детства, медленно разрушались временем и исчезали. И все же он испытал потрясение, когда его поколение достигло старости, — поскольку почти все они были одного возраста, началась череда смертей.
А новые люди во всем отличались от них — в том, как они перестраивали внутреннюю часть Корабля, в отношениях друг с другом. Они носили другие прически и даже говорили на другом языке, полном гортанных звуков.
Основная инфраструктура, однако, оставалась неизменной. В каком-то смысле Русель уже считал ее более реальной, чем мимолетные, скоротечные изменения, вносимые смертными. Хотя ощущения его постепенно притуплялись, — терапия Квэкс замедлила его старение, но не смогла полностью остановить его, — он все яснее различал едва заметные вибрации и шумы Корабля, его механические настроения и радости. Смертные приходили и уходили, остальные Старейшины становились неуклюжими стариками, но Корабль оставался его верным другом и требовал лишь его заботы.
Но смертные, конечно, узнавали его. Они разглядывали его с любопытством, некоторые дерзко или, что было хуже всего, с ужасом.
По дороге Русель заметил ссадину на лбу мальчика.
— Что с тобой случилось?
— Меня наказали. — Поро со стыдом отвел глаза. Один из учителей ударил его линейкой за «дерзость»; выяснилось, что дерзостью являются лишние вопросы.
Концепция образования на Корабле страдала противоречиями. Учащиеся должны были обладать достаточными способностями, чтобы разобраться в устройстве Корабля и научиться обслуживать его системы. Но дальше этого обучение не шло. Существовал лишь один способ научиться что-то делать: ты учился чему-то одному, и только. Быстро обнаружилось, что образование следует ограничивать; людям давали лишь то, что им следовало знать, и приучали не спрашивать больше ни о чем, не интересоваться.
Русель понимал, что это необходимо. Но ему не нравилось, что послушания добиваются с помощью линеек. Наверное, следует поговорить об этом с Андрес и разработать новую политику.
Они добрались до коридора-деревни Дилюка и вошли в знакомую дверь.
Тила была еще жива, но спина ее согнулась, волосы поседели, а лицо превратилось в маску, изрезанную морщинами.
— Спасибо тебе за то, что пришел, — прошептала она, взяв Руселя за руки. — Ты знаешь, как мало остаюсь нас, рожденных вне Корабля. И он постоянно спрашивает о тебе.
Русель сжал ее ладонь; он чувствовал себя неловко и не знал, что сказать. Он разучился общаться с людьми, выражать сочувствие; рядом с этой сломленной горем женщиной он чувствовал себя скованно и нелепо.
Прежде чем Русель смог увидеть бра га, ему пришлось миновать группу уважаемых людей племени. Коридор наполняли дородные мужчины и женщины с мрачными лицами, в тусклых одеждах, изготовленных на Корабле. Последовали длинные, сложные приветствия. У смертных возникла тщательно разработанная система ритуалов для каждого события: встречи, расставания, принятия пищи. Русель понимал их ценность — они занимали время и позволяли избежать социальных трений. Но держать в голове эти вечно меняющиеся церемонии было нелегко. Правила игры в вежливость постоянно усложнялись — ничего не стоило совершить промах и нанести кому-нибудь оскорбление.
Уважаемые люди явно были озабочены потерей Дилюка — и не без оснований.
Идея Андрес об «управлении через консенсус» оказалась более чем неудачной. На Корабле образовалось около дюжины племен; в некоторых из них бесконечное пережевывание одного и того же парализовало всякую деятельность. Повсюду власть более или менее явно начала сосредотачиваться в руках сильных личностей. Андрес это не сильно беспокоило, пока выполнялась работа и соблюдались основные правила. Кто бы ни стал во главе племени, он вынужден был заручиться одобрением Старейшин. Таким образом, Андрес и ее «правительство» по-прежнему сохраняли какое-то влияние.